2 декабря в Московском доме книги на Новом Арбате состоится презентация антологии “Уйти. Остаться. Жить”, посвящённой поэтам, ушедшим молодыми в 70-е и 80-е годы XX века. В преддверии презентации мы публикуем отзыв Владислава Толстова о книге.
Эссе Владислава Толстова – пример того, как “рассуждение на тему…” выходит из изначально заданных берегов. Предмет, над которым размышляет автор, – два тома антологии, составленной Борисом Кутенковым, Николаем Милешкиным и Еленой Семеновой «Уйти. Остаться. Жить». Однако обсуждение, как это часто бывает, выходит за рамки самого предмета, волнообразные мысли бьются в скалы давно обсуждаемых общих вопросов: каков спрос на современную поэзию, кому она, собственно, нужна, насколько она приблизилась к субкультуре и каково среднее впечатление обыкновенного читателя о положении дел в современном литпроцессе. Возможно, противопоставление деятельности создателей проекта “Они ушли они остались”, из которого выросло издание, “гадюшнику поэтического сообщества” – излишне эмоционально и показывает, что автор смотрит на литературную ситуацию издалека, но и такое мнение, не сдержанное формальностями, обернутое в искреннее сопереживание, должно звучать.
Анна Маркина
В начале года в издательстве «ЛитГост» вышел второй том антологии – своего рода «братский мемориал» поэтов позднесоветского периода, которые ушли из жизни молодыми, не успев ни получить причитающегося признания, ни (чаще всего) даже увидеть свои стихи в печати. Автор рецензии ни разу не поэт, и признается, что совершенно не разбирается в поэзии, но считает антологию «Уйти. Остаться. Жить» важным социокультурным феноменом нашего времени.
Дело было так. Я случайно на одном литературном вечере услышал историю о том, что вот, какие-то молодые ребята собирают стихи молодых поэтов, рано умерших, и издают антологию. Я не слежу за состоянием современной отечественной поэзии, понятия не имею, какие там сегодня расклады, но сама идея мне показались исключительной по благородству замысла. Надо же, подумал я, какие интересные ребята. И скорее всего, они и сами поэты. И скорее всего, не очень успешные – в том, что касается издания своих стихов, признания, читательского резонанса, каких-то статусных премий… Потому что только поэт способен понять другого поэта вот так, прикинув на себя чужую судьбу: когда человек уходит из мира, оставляя после себя горстку текстов – и самое страшное в этой посмертной немоте, что тексты так и остаются невостребованными…
Меня заинтересовала эта история, я стал искать подробности. Оказалось, что об антологии «Уйти. Остаться. Жить» (тогда вышел только первый том) довольно активно и много пишут. В соцсетях, где у нас протекает в основном литературная жизнь, шла бурная полемика. Одни говорили, что идея замечательная и создатели антологии проделали важную работу, собрав, атрибутировав и издав (практически за собственные деньги) этот труд. Другие критиковали – мол, и поэты там «не те», и антология составлена неправильно, и вообще…
Вот про это «вообще» несколько слов. Я читаю Фейсбук нескольких поэтов, чьи стихи знаю, и давно заметил, что поэты зачастую бываю весьма агрессивны и несправедливы друг к другу – в том числе и в том, что касается посмертного признания. Мол, жил себе такой поэт, парень неплохой, но вот теперь его нет – и зачем тащить в печать его стихи? Лучше издать тех, кто еще живой. Дать ему денег на книжку. А живых талантливых поэтов у нас, оказывается, пруд пруди. И эти споры ни о чем производят, конечно, впечатление гнетущее. Не потому, что «что за люди, эти поэты, не могут даже порадоваться успеху коллеги». Тут дело сложнее, тут экономика, а не творческая зависть. Условно говоря, представьте, что в России в год можно издать сколько-то поэтических книжек. Не знаю, какой лимит определить – может, сто, а может, десять. В любом случае это какое-то очень незначительное число. А поэтов у нас много! Года три назад я участвовал в организации одного поэтического фестиваля – так на него в крошечный поселок приехали два десятка поэтов! За свой счет, без гонорара! Просто потому, что появилась возможность где-то почитать свои стихи перед какой-никакой аудиторией.
Поэтов, в общем, много. Ресурсы их издавать, продвигать, прославлять – крайне ограниченные. Это создает определенный, извините, дискурс при издании любой поэтической антологии. Каждый поэт начинает пристально листать книгу и прикидывать – заслуживает ли она того, чтобы прославлять конкретно этих поэтов? А что, если у него другое мнение? И другой список? И вообще?… Претензии поэтов к антологии «Уйти. Остаться. Жить» заключались именно в том, что имена не те, поэты не те, стихи не те. Мол, если бы такое дело доверили нам, настоящим, проверенным, истинным поэтам, мы бы уж показали. В общем, вся эта критика только лишний раз подтверждает, какой же это гадюшник наше поэтическое сообщество, и как правильно сделали люди, выпустив антологию полузабытых, неизвестных, несчастных поэтов – отбили у забвения несколько десятков имен. Ну, а то, что им за это будут теперь в спину плевать коллеги – так я же и говорю, гадюшник.
Впрочем, и поэты разве виноваты, что они чаще всего производят впечатление убогих и завистливых неудачников? У нас ведь именно поэты в нашем литературном процессе являются самыми униженными и оскорбленными. Вот умер, скажем, известный романист. Не знаю, создают ли сейчас комиссии по литературному наследию, но скорее всего архив покойного будет тщательно изучен, разобран, из черновиков и набросков даже, не исключено, составится еще одна книга, которая получит самую серьезную раскрутку – на продвижение посмертного издания не поскупятся.
А когда умирает поэт? Да чаще всего ничего не происходит. Потому что при жизни его сборники выходили (если выходили) исчезающе малыми тиражами, у его творческого наследия нет того коммерческого потенциала, как у архивов крупного прозаика. И потом – поэтов много, их очень много. Наверно, так и должно быть. Но как определить, кто из них лучше, тоньше, глубже? Как это понять простому читателю? Вот я человек, читающий много, очень много. Но даже я не могу с ходу сказать, кто у нас сегодня входит в «поэтическую элиту», кто является лучшими поэтами страны – из современников, я имею в виду. Я слышал отдельные раскрученные имена вроде Полозковой* или Воденникова, хотя книг их не покупал. Мне нравятся стихи некоторых поэтов (имен не буду называть, чтобы их не заклевали-заплевали коллеги). Но их книг я тоже ни разу не видел в магазинах. Только то, что они выкладывают в своих аккаунтах в соцсетях, и, если сильно понравится, можно написать автору, чтобы прислал препринт. Да что там о нынешних-то говорить: у нас и советских поэтов сейчас издают микроскопическими тиражами. Я уже давно не помню, чтобы в книжных магазинах города, в котором я живу, стоял бы отдельный стеллаж с поэтическими сборниками. Лучше поставить несколько полок с «лидерами продаж этого месяца». Последними поэтическими книгами, которые я покупал в книжном, были сборники Бориса Рыжего и Льва Лосева, а они, в общем, уже давно ушли от нас.
Поэзия в России давно существует в каком-то гетто, присутствует на литературных вечерах в провинциальных библиотеках, издается крошечными тиражами за счет самих авторов. По уровню воздействия на общественное сознание поэзия сравнялась, извините за такое сравнение, с клубами исторической реконструкции. Вот есть такие люди, которые бегают в средневековых латах или кропают стишки. Они известны в своем кругу – узком, конечно. Их много, и они не представляют какого бы то ни было серьезного интереса для крупного издательства. Потому что поэзия – не продается (в заурядном, коммерческом смысле), поэзия слишком далека от интересов критики, читательского спроса, издательского бизнеса. Возможно, я ошибаюсь. Возможно, я не вижу вокруг себя сотни тонких знатоков поэзии, которые врубаются в тенденции, разбирают поэтические школы, следят за новостями. Но мне-то думается, что я прав. Российская современная поэзия влачит существование маргинальное. И само то, что есть люди, которые пишут стихи, является фактом личного и творческого героизма, подвига. Потому что поэзия позволяет познавать мир через какие-то очень тонкие, хрупкие настройки. А мир в упор тебя не видит. И ты понимаешь, что все твои озарения, вдохновения, находки и образы, все это невероятное блаженство поэтическое – оно, скорее всего, зря. «Никто не услышит», как пела группа «Чайф».
Поэтому выход такой антологии, которую делают (пора наконец назвать имена героев) молодые поэты и культуртрегеры Борис Кутенков, Николай Милешкин, Елена Семенова и их добровольные помощники – это событие важное не только для поэзии, сколько для всей отечественной культуры. Прежде всего потому, что антология «Уйти. Остаться. Жить» возвращает в мое представление о мире, представление рядового скромного читателя из глубинки, некое – не сочтите за пафос – ожидание добра и справедливости. Я представляю, как это сложно – заниматься творчеством. Понимаю, насколько тяжело писать. И насколько страшнее писать, заведомо понимая, что твои выстраданные строки, с большой вероятностью, так и останутся в лучшем случае на страницах сборника на газетной бумаге, который кроме твоих близких и знакомых и не прочтет никто. В худшем же они просто погибнут, как гибнут ежедневно сотни домашних архивов – переезды, разделы наследства, ремонты, равнодушные родственники, да что тут объяснять. Антология – это как коллективный памятник. Это признание, что все эти страдания, разочарования, отчаяние поэта, которому страшно остаться немым в своей вечности, – все это было не зря.
Эта антология во многом реабилитирует людей, чьи тексты в нее вошли – они не зря страдали, писали, ждали. Эта антология (уже и в двух томах, а я не сомневаюсь, что будут и третий, и десятый) создает новое социокультурное пространство для бытования поэзии, представляя поэтов для будущих исследователей как сообщество поколенческое, как некую страту общества – людей более тонко чувствовавших вибрации эпохи и способных облечь эти чувства в строки. Наконец, этих людей объединяет не только то, что они оказались под одной обложкой, но и более метафизическая вещь – ранняя преждевременная смерть. А тут уже самое время говорить о феномене поэтической смерти (и в каком-то из томов антологии на эту тему есть великолепная статья), о феномене постижения творчества, когда смерть автора – физическая смерть, нередко и добровольный уход из жизни – делает его творения более объемными, что ли.
Антология становится своего рода заклинанием смерти, защитой от безвременья, безвестности, забвения. Ничего у тебя не получилось, безносая. Вот еще несколько десятков имен отыскали, составили подборки их стихов, преодолели и корыстные соображения нынешних книгоиздателей, и критику со стороны поэтического сообщества – и вот они, эти поэты, теперь заговорили. Пусть даже сами они не услышат, но услышаны будут. И это невероятное, важное событие. Которое и дает возможность поэтам – да не поэтам, конечно, а стихам – не уходить, а остаться и жить. Теперь можно и тех поэтов, чьи стихи вошли в антологию «Уйти. Остаться. Жить», не считать творческими неудачниками. Они услышаны, их строки прочитаны. И как-то хорошо осознавать, что в нашем перекошенном, построенном на тупом корыстном интересе книжном мире еще возможны такие проявления чистого беспримесного благородства. За что хочу как читатель сказать спасибо.
Владислав Толстов
* Росфинмониторинг включил Веру Полозкову в перечень лиц, причастных к терроризму и экстремизму. — Прим. ред.
