Является ли текст прозаическим, если ничего не происходит, да и что это значит: ничего не происходит, и что должно происходить. Там, где «девяносто девять процентов пройдут мимо» прозаик (поэт?) рассмотрит замерзший нарцисс, позвякивающий замерзшими снежными лепестками, и жизнь превратится в повествование. Так ли важен сюжет? Или это свойство поэзии, а не прозы? Но настоящая проза – это продолжение поэзии, поэтического взгляда на мир, когда «всплеск лягушки, прыгнувшей в пруд» оборачивается тонким пониманием мира. Это понимание, так глубоко, так понятно подготовленному читателю, что внушительные тома энциклопедий и приключенческих романов его никогда не достигнут. Дмитрий Лагутин любит мир, и это главное. Именно любовь к миру, к его незаметным деталям, придает рассказу «В старое озеро прыгнула лягушка» особенное, теплое, ламповое звучание.
Вячеслав Харченко
Лагутин Дмитрий Александрович. Родился в 1990 году в Брянске. В 2007 году окончил Брянский городской лицей имени А. С. Пушкина – гуманитарный класс. В 2012 (после побега с отделения регионоведения) стал выпускником юридического факультета Брянского государственного университета имени академика И. Г. Петровского. Работает юрисконсультом в сфере строительства. Лауреат национальной премии «Русские рифмы», «Русское слово» в номинации «Лучший сборник рассказов» (2018 год). Победитель международного конкурса «Всемирный Пушкин» в номинации «проза» (2017 и 2018 год). Победитель слета молодых литераторов в с. Большое Болдино в номинации «Проза» (2019 год), участник Форума молодых писателей «Липки» (2019 год), победитель конкурса журнала «Иван-да-Марья» (2019 год). Тексты опубликованы в изданиях «Новый берег», «Волга», «Нева», «Дальний Восток», «Юность», «Иван-да-Марья», «День литературы», «Литературная Россия», «ЛиTERRAтура» и др. Провинциал до мозга костей.
Дмитрий Лагутин // В старое озеро прыгнула лягушка
Дверь парной открылась – и сверчок замолчал.
Вошли двое – высокий костлявый старик в тюбетейке и полный мужчина в спортивной шапке с помпоном, из-под которой торчали во все стороны, закрывая лоб и опускаясь к бровям, пепельного цвета кудри. Поднялись по скрипучим деревянным ступеням – старик припадал на одно колено и упирался в него ладонью – уселись. Напротив темнела заслонка печи, направо тянулись лавки – выгибались углом и уходили под самый потолок.
Старик постучал ладонью по колену, расправил плечи, выпрямил спину, отчего стал казаться еще выше, шумно втянул воздух, выдохнул и продолжил разговор. Говорил он прерывисто, с паузами, во время которых жевал тонкие губы.
– …так вот суть хайку… все волшебство, может быть… – старик снова втянул воздух ноздрями, кашлянул, зажмурился. – Кусачий пар, сухо слишком… Даже не в том волшебство, что условный… хайдзин… написал стихотворение… а в том, – старик пригладил жидкие виски, поправил тюбетейку, – что он увидел… то, о чем решил написать.
Его собеседник, прежде сидевший неподвижно, щурившийся и державший пухлые губы трубочкой, кивнул и принялся растирать ладонями бока.
– То есть я хочу сказать… – продолжал старик, глядя перед собой, – нет особой заслуги в том, – он вытянул длинные худые ноги, посмотрел на них равнодушно, – чтобы написать, например…
Он задумался и долго молчал – и слышно было только, как пыхтит, растирая блестящие бока, его собеседник – а потом продекламировал, скрестив руки на впалой груди:
– Легкий ранний снег… Только листья нарцисса… Чуть-чуть согнулись.
Собеседник перестал тереть бока и покачал головой неопределенно.
– То есть нет… особенной заслуги… в самом описании… – проговорил старик, отклоняясь назад так, чтобы спина упиралась в деревянную стену. – Но вот в том, что поэт увидел… этот вот нарцисс… – старик закрыл глаза – вот тут ценность грандиозная.
Собеседник кивнул, соглашаясь.
– Там, где… девяносто девять пройдут мимо… – старик убрал руки от груди и пощупал колено, – да еще и ногой зацепят… Нет, хороший пар, зря я… Лучше уж так…
– Да, пар что надо, – подтвердил собеседник и погрузил лицо в ладони.
По вискам, из-под кудрей, побежали крупные прозрачные капли – собирались на подбородке, падали беззвучно на деревянный пол.
Дверь открылась – и в парную вошел мужчина с двумя сыновьями. Старшему на вид было около двенадцати, младшему не более семи. Мальчики – в одинаковых шапках, наползающих на глаза, войдя, стушевались, запыхтели, но старший тут же взлетел по ступеням, пробежал мимо старика и, кривясь от навалившегося жара, влез на самую верхотуру, в угол. Младший, не выпуская отцовской руки, одолел две ступени и остановился.
– Выше не полезем? – обратился к нему отец.
Мальчик замотал головой.
Отец расстелил прямо на ступени цветастый коврик, мальчик сел, втянув голову в плечи, обнял пышный дубовый веник, уткнувшись в него лицом.
– Ай да мужчина! – восхищенно закивал старик, обращаясь к старшему, съежившемуся под потолком.
– Я тоже мужчина! – буркнул обиженно младший из веника.
– Конечно, мужчина! – рассмеялся старик.
– Мужчина-мужчина, – отец похлопал мальчика по узенькой спине с торчащими лопатками, – не сомневайся. Видишь, и я с тобой сижу, внизу.
Старший фыркнул, отец погрозил ему пальцем.
– Так вот… – заговорил старик, чуть понизив голос, – хайку – это… иглоукалывание. Два-три штриха, точка… и из этой точки разворачивается…
Старик развел руки в стороны, точно разворачивал свиток, подвигал плечами, прижатыми к стене, и закрыл глаза.
– Старый-старый пруд… Вдруг прыгнула лягушка… – он выдержал паузу. – Громкий всплеск воды.
Он открыл глаза и посмотрел на собеседника. Тот отнял багровое лицо от ладоней.
– Да-а, – протянул он почтительно.
– Слезай давай! – позвал отец старшего мальчика. – Приплохеет!
Тот прошипел, не поднимая головы:
– Нормально, пап!
– Слезай, говорю.
И младший выглянул из веника:
– Кирилл! Слезай!
Старший цыкнул на него, но потом, не разгибаясь, враскоряку, чуть ли не на четвереньках сполз чуть ниже.
– Как хочешь, – сказал отец и повернулся к младшему. – В ладошки?
Тот мигом соскользнул со ступени, выпрямился, стал напротив отца. Отец взял веник, положил на колени, вытянул перед собой руки – широкими крепкими ладонями вверх. Мальчик положил в них свои – крошечные.
– Готов?
– Готов.
Отец замер, потом будто вздрогнул – и младший со смехом отдернул ладони. Медленно вернул на место. Отцовские руки качнулись, мальчик снова отпрянул – и тут же обратно. Так повторилось еще несколько раз, потом отец стремительно хлопнул левой ладонью по правой, накрыв ладошку сына. Мальчик залился звонким смехом.
– Теперь я! – крикнул он и вытянул руки.
Отец, улыбаясь, положил на его ладони свои – и игра возобновилась. Отец трижды откидывался, уклоняясь, но потом вдруг как будто замешкался – и мальчик звонко шлепнул его по руке.
Старший воскликнул возмущенно:
– Ты поддался!
– Ни-ког-да! – отчеканил отец.
Старший – красный, как рак, – пополз вниз.
– Я тоже хочу, – сказал он, сдувая с носа капли пота.
– Вот и отлично, – сказал отец. – Поиграйте немного, я хоть попарюсь.
Он встал, взял веник и в два шага очутился наверху. Младший мальчик тоже встал, поднялся на одну ступеньку и протянул старшему ладошки.
– Я не хочу с ним, – фыркнул старший, оглядываясь на отца. – Я хочу с тобой!
Младший тут же надул губы.
– Я с тобой тоже не хочу.
И он спустился на прежнее место.
В это время дверь растворилась и впустила высокого грузного человека с угрюмым лицом, косматыми бровями и густой черной бородой, добирающейся чуть ли не до глаз. Он вошел, постоял немного, оглядывая парную, потом пробасил:
– Как там? Поддать?
Старик и его собеседник промолчали, отец пожал плечами.
– Обожди только, – обратился он к вошедшему и посмотрел на мальчиков. – Бойцы! Прячься!
Мальчики молча шмыгнули в угол – самый дальний от печи. Там они сели на корточки и съежились. Младший зажмурился.
Бородач снял висящий у стены черпак – жестяную кружку, надетую на черенок от лопаты – и уже потянулся к печи, но тут его остановил старик.
– Постой, любезный… – сказал он, – мы, пожалуй, того…
Бородач пожал плечами и опустил руки.
Старик поднялся, закусив губу, стал спускаться, припадая на колено. У двери он обернулся к мальчикам и погрозил старшему.
– Не обижай брата, – сказал он строго.
Старший отвернулся.
Старик вышел, вслед за ним просеменил его собеседник – кудри прилипли к шее и щекам, и казалось, что это шапка порвалась и из нее лезет пух.
Как только дверь захлопнулась, бородач ловко сбил задвижку печи черпаком. Открылся черный квадратный проем, в котором лежали друг на друге камни. Камни были серые, но в щелях между ними алело. В парную дохнуло пронзительным острым жаром.
Бородач зачерпнул из тазика, выдохнул – «И-э-эх!» – и забросил в жерло кружку.
Зашипело, зафыркало.
– Папа, – позвал старший, приподнимая голову, – сегодня камни совсем темные.
Отец вытянул шею, посмотрел.
– Утром надо приходить, – ответил он. – Чтоб красные посмотреть.
Бородач зачерпнул, бросил – и снова зашипело.
– А где такие камни берут? – пискнул младший, не отнимая головы от коленей.
– Как где? – пробасил бородач. – В вулкане.
Над острыми коленями показались два недоверчивых глаза, посмотрели на бородача, потом на отца.
– Точно так, – подтвердил тот.
Старший склонил голову набок.
– Неправда, – улыбнулся он.
– Правда-правда, – невозмутимо ответил отец. – Снаряжают экспедицию, в термокостюмах спускаются в жерло, вытаскивают камни. Потом грузят их в фуру и развозят по баням.
Младший восхищенно охнул, старший скривил губы в усмешке.
– Фокус хотите? – обратился к детям бородач.
И он, зачерпнув в очередной раз – при этом он наклонился к кружке и опрокинул в нее крошечный пузырек, стоявший прежде у таза – с силой взмахнул черпаком, целясь как будто немного мимо печи. Вода выстрелила из кружки, ударилась об открытую заслонку и с шипением отскочила на камни.
Старший присвистнул, младший выпучил глаза.
– Еще.
– Хватит, наверное, – засмеялся бородач. – Как там?
Отец махнул рукой:
– Хорош.
Он поднял веник и принялся размахивать им над головой. Бородач захлопнул печку, опустил задвижку и вернул черпак на место. Потом взял со ступеней свой веник и полез наверх.
По парной плыл густой травяной аромат.
– А чем пахнет? – спросил младший, пряча лицо в колени.
– Че-ре-муха, – выдохнул бородач, обрушивая веник на широкую грудь.
Старший привстал и, согнувшись в три погибели, проковылял к отцу – сел у его ног и натянул шапку на лицо. Отец склонился и хлопнул его веником по спине.
– Ну а ты чего же? – обратился бородач к младшему. – Чего прячешься?
– Жарко.
– Веником постучать? – спросил отец.
Младший замотал головой. Старший опять фыркнул.
– Трус, – сказал он.
Младший не ответил. Отец посмотрел на старшего.
В этот момент что-то щелкнуло, и парная погрузилась во тьму.
– Папа! – воскликнул младший.
– Все хорошо. Не бойся, сиди на месте. Сейчас включат.
– На прошлой неделе тоже гасло, – раздался голос бородача. – Наглеют.
Повисла тишина – только в печи что-то постукивало.
– Папа, – тихо протянул младший, – страшно. И жарко.
– Не бойся, – повторил отец. – Сейчас включат. Если не включат, я спущусь к тебе.
– Когда страшно, – прокряхтел бородач, – читай стихи.
Снова повисла тишина, из того угла, где сидел бородач, раздались хлопки – он продолжал париться.
– Я стихов не знаю.
– Кирилл? – спросил отец.
– И я не знаю, – буркнул старший.
Младший забормотал:
– Не нужны мне его стихи. Один у меня есть. Только он маленький совсем. Дедушка рассказывал – я запомнил.
– Читай, парень, не стесняйся, – подбодрил бородач и перестал стучать веником.
Сквозь густую горячую тьму потянулся тоненький голосок, точно колокольчик зазвенел:
– В старое озеро прыгнула лягушка…
Пауза.
– И водой плеснула.
Тишина.
– Вот так стихи, – расхохотался старший.
Бородач зааплодировал.
– Замечательно! – крикнул он.
Замолчали.
– Папа, – голос младшего дрогнул. – Все равно страшно.
Раздался шорох, шаги, скрип ступеней и недовольный голос старшего:
– Да не трясись, это я. Тут я, тут. Держи руку.
И писк:
– Не надо мне твоей руки.
– Хватит вам препираться, – сказал тихо отец. – Сидите спокойно. Кирилл, будь рядом с братом.
В это мгновение раздался щелчок, лампа моргнула раз, другой – и осветила парную.
Младший тут же соскочил вниз и бросился к двери, за ним не спеша двинулся старший. Отец потер пальцами переносицу, встал и зашагал вниз. Поравнявшись с бородачом, он посмотрел на него и покачал головой.
– Ничего, – сказал бородач. – У меня дочки – то же самое.
Отец всплеснул руками и вышел.
Бородач покрутил головой, разминая шею, погладил бороду. Потом закрыл глаза и проговорил нараспев:
– А ну-ка Македонца или Пушкина попробуйте назвать не Александром…
Он встал, несколько раз сильно ударил себя по груди веником, тяжело спустился и вышел.
Как только хлопнула, закрывшись, дверь, сверчок снова запел.
