Общая черта всех выбранных мной стихотворений – наличие в них литературной аллюзии, намёка на известную цитату или целое литературное произведение. Этот приём становится всё популярнее, потому что мы живём уже не столько среди природы и её факторов, сколько в среде артефактов мировой культуры – и не можем об этом не писать, как не можем не упоминать небо и солнце.
Аллюзии и реминисценции работают как гиперссылки – за одним-двумя словами (сразу будто бы видишь их подсвеченными, активными) встаёт целая система смыслов и образов. Это позволяет включить воображение читателя и сказать ему очень многое одной-двумя строками.
Конечно, без знания источника аллюзии читатель не поймёт всей глубины предлагаемого стихотворения. В том и прелесть интертекста: чем шире культурный бэкграунд человека – тем более он готов к восприятию поэзии, и ещё, по Бродскому – тем он свободнее и независимее от влияния на него пропаганды всех мастей.
Даже если сразу авторский намёк непонятен или всего лишь смутно угадывается, во времена интернета расшифровывать такие посылы – одно удовольствие, весьма познавательное притом.
Ольга Андреева
То стругацкий дождь, то багрицкий лёд // Стихи
Михаил Дынкин
Жди меня
Ходит поезд по реке, распушивши хвост.
Человек стоит в окне, словно жухлый куст.
Машет вянущей рукой никому-кому.
Ты закрой, отец, закрой – говорят ему –
окна, холодно же, мать-перемать, отец!
Но приходит месяц март разморозить птиц.
Раздвигается ледок, искры на воде…
Поезд больше не ходок, нет его нигде.
Превращаются в ершей пассажиры, и
размышляют о душе щуки да лини.
Если есть душа, то как распознать её?
Человек выходит в парк, топчет муравьёв.
Спит душа его, боюсь, много лет подряд.
Месяц август так же пуст, как и месяц март…
Повторяй за мною: пуст этот и другой.
Не топчи поникший куст, он ещё живой.
Жди меня и я уйду, жди меня, когда
Бледный Конь везёт в бреду чёрного кота.
Жди, когда багровый диск озарит Коня.
Жди меня и не дождись, не дождись меня.
Таина Ким
Возвращение домой
За виртуозами былого –
красот, длиннот, словесной вязи –
крадись, в надежде вызнать слово,
по проходным дворам фантазий
Майя Шварцман
Когда придёт на чай непарадокс
и гению в тебе сломает кости,
ты, взяв луну на длинный поводок,
иди смелей от Диккенса до Остин
по лондонским бульварам и дворам,
по временным ступеням тайных лестниц,
ведущих к отворившимся дверям
в миры фантазий Геймана и Лессинг*.
Под чопорность напыщенных балов,
под мнимый крик набашенных гаргулий
твой гений без присмотра докторов
найдёт слова, значения прогуглив.
Читатель встрепенётся от красот,
широт, длиннот его словесной порки,
а после, шумно выдохнув – my God! –
до дыр зачтёт про рыцарей и орков.
Но если гений дрогнул и замолк,
прислушиваясь, как негромко стонут
в нём полудостоевский, полублок,
заблудшие в туманах Альбиона,
беги в Москву (Самару, Магадан…),
с цепи спустив луну над отчим домом,
лови слова и складывай в карман,
шагая от Пелевина к Толстому…
*Дорис Мэй Лессинг
Алексей Остудин
***
Опять насочинял какой-то гой,
орудуя пером, как дамской шпилькой:
У лукоморья дуб не в зуб ногой,
Русалка на ветвях пропахла килькой!
Камыш в пруду, как взвод богатырей,
забывших плавки, не спешит на сушу.
Стоит изба без окон, без дверей –
собачья конура на ножках Буша…
Нет окончанья сказки до сих пор.
Давно смежил глаза ревнивый гений.
Но что-то лепо бяшет Черномор!
И Змей Горыныч ботает по фене!
И я сюда когда-нибудь вернусь,
где, брошена детьми и мужем бита,
на побережьи Крыма чахнет Русь
старухой у разбитого корыта.
Дина Березовская
Песенка Песней
Настал черёд шестого дня
и яблоку упасть,
когда ты спрашивал меня:
откуда я взялась?
Откуда каждый мой грешок
и странный мой покой,
и тот обманный мой штришок –
глаза прикрыть рукой?
В какие тайные края
готовлю я побег,
какую бездну вижу я
там, за изнанкой век?
Здесь дом и пища есть у нас,
и на двоих кровать,
а там, откуда я взялась,
тебе несдобровать.
Там у запретного плода
совсем иная сласть,
ты лучше не ходи туда,
откуда я взялась.
Там все на птичьем языке
запретные слова,
туда сбегаю налегке,
заслышав их едва,
туда, откуда я взялась,
в спасительную тьму.
Но возвращаюсь каждый раз
к порогу твоему.
Александр Габриэль
***
Свободы нет. Есть пеший строй. Приказы в «личку».
Не думай много. Рот закрой. Сарынь на кичку!
Ведь нам всё это не впервой с времён Турксиба.
Скажи спасибо, что живой. Скажи спасибо.
Ты нынче доктор всех наук. Освоил дроби.
Суха теория, мой друг. Суха, как Гоби.
Материя – нам ясно и без вычисленьиц –
первична, голуби мои, Платон и Лейбниц.
Садись за руль. Поешь харчо. Плати по ссуде.
Но ведь живут же так – а чо? – другие люди.
Всё как у всех – друзья, враги. По старым калькам
твои присыпаны мозги неандертальком.
Спокойной ночи, малыши. Поспели вишни.
А эти двадцать грамм души – лишь вес излишний.
Покуда шёл парад-алле, услада зрячим,
свеча сгорела на столе к чертям собачьим.
И жизнь прошла, как звук пустой, как дождь по крыше,
и ты вернулся к точке той, из коей вышел,
и там стоишь, и нищ, и наг, открытый мукам,
бессмысленный, как мягкий знак за гласным звуком.
Наталья Разувакина
***
У меня то стругацкий дождь, то багрицкий лёд.
И прозрачен лес, и мелкодисперсна смерть.
Дурачок, ну что за удаль тебя влечёт,
У меня же не только петь ‒ и дышать не сметь.
У тебя бэ-три-плюс, конечно, на рукаве.
И конечно, ветер треплет косую прядь…
Где твой дом ‒ в фейсбуке, в небе, в аду, в Москве –
Уходи домой. Не сметь, говорю, дышать!
Сколько вас таких ‒ сушёных на килограмм –
Приходило до ‒ по горло врастая в ночь!…
Выход там, где вход. А истина там, где спам.
Как ещё сказать? Придурок, вали, короч!
…Ты молчишь, сквозишь созвездием карих глаз.
Всё я помню ‒ голос, родинку на спине,
За окном трамваи… Снимаю противогаз.
Я вдыхаю с тобой синхроном.
Иди ко мне.
Александр Соболев
***
Подмораживает. Луна.
Полотно голубого льна
на булавочках звёзд растянуто.
Время позднее. Ранний март.
У котов – сезонный азарт,
и надежды их не обмануты.
Все потаяло, снега нет,
но везде водянистый свет
и лагунами, и заливами,
и везде ледок молодой
прорастает, хрустя слюдой
под шагами неторопливыми.
Голубым сияньем облит,
разметавшийся город спит,
и ни ангела с ним, ни няньки.
Светят два или три окна,
безмятежность и тишина,
как на хуторе близь Диканьки.
Ни следа дневной суеты…
Вдохновенно орут коты!
Только им да луне не спится.
Ночь приветлива, ночь светла!..
Редко-редко мелькнёт метла,
а на ней нагишом – девица…
Сергей Сущий
***
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное «люблю»…
С. Есенин
Потому что с севера я, что ли,
что луна там ярче в …надцать раз,
в слёзной влаге юга с лишком соли –
разъедает с непривычки глаз.
Потому что жил, живу, не зная,
что пророчат линии руки;
потому что снова самураи
перейдут границу у реки.
Потому что жизни самосвалы
грузят тусклой слипшейся рудой.
Три танкиста для прекрасной Лалы –
экипаж не в меру боевой.
Потому что уличный повеса,
золотом овса кормивший жён,
но однажды, выйдя к Волге лесом,
догадался, чей услышал стон.
Потому что… Просто потому что,
до тех пор как ласточкою стать:
«Ты жива ещё моя старушка» –
никому уже мне не сказать…
Валерий Рыльцов
***
Леониду Григорьяну
Срезает времени фреза азарт лица и плоти порох, как ни дави на тормоза, не избежать краёв, в которых свирепствует пора утрат, нас обрекая на забвенье… Каким люминофором, брат, на стенах третье поколенье начертит знаки, наш типаж уничтожая без вопросов. Что им, глумливым, эпатаж трубящей эры паровозов?..
Воздав хвалу за право врать былым громам, былым опалам, мы помним ужас потерять себя в блужданиях по шпалам. Когда не видно ни кия, темны слова придворной прозы, – куда вела та колея, где надрывались паровозы? Хотя теперь цена – пятак и машинистам, и мытарствам, да всё не попадаем в такт с медвежьим шагом государства. С царапинами вместо ран, мы светлячки, а не светила, нам, чтобы выйти в мастера, адреналина не хватило. Мы жизнь прогрезили впотьмах, мы так и не дождались света, но в исторических томах страницы выдраны про это. Где мировой пожар гудел, нам – уцелевшим погорельцам – размер нерукотворных дел – километровый столб у рельсов. Бреду, пристрастие храня к цветущим женщинам и вишням, моё бессмертие меня переживёт на месяц с лишним.
И если вправду век такой – бег до разрыва сухожилий, никто нас не возьмёт в покой.
А света мы не заслужили.
Анастасия Бойцова
Просьба к Создателю
Я, как слеза, у Тебя на реснице колеблясь,
Знаю, что скоро скользну по усталым щекам.
Дай же мне только успеть на последний троллейбус,
Тот, что скучает в ночи по своим седокам.
Мы – талисманы, которыми Ты окольцован,
Ты нас роняешь, когда мы не слишком прочны.
Дай же нам только успеть на последний, бессонный,
Самый бессонный из всех непутевых ночных…
Мы обязательно встретимся, серый мечтатель,
Где-то давно растерявший свои номера, –
Тот, чей маршрут, начинаясь на Старом Арбате,
Нас на Васильевский остров ведет умирать.
Где-то в проулках, глаза добродушные вперив
В темные окна, слоняется сонный чудак…
Пусть же они оборвутся за ним, а не перед, –
Нашей судьбы перетертые сплошь провода.
То умолять об отсрочке, то думать – скорей бы! –
Зная, что разница, в сущности, невелика:
Только бы, только успеть на последний троллейбус,
Чьи провода исчезают в ночных облаках.
Василий Рысенков
Сломанные грабли
В Одессе пыльной – ссыльный Пушкин…
Потом – других времён излом:
Стрельба и “митинг” за столом,
Спор о политике в пивнушке…
Менялись вывески и флаг,
Кипреем зарастал ГУЛАГ,
И жизни мутная река
Была тепла, неглубока.
И одномерные народы
Под сенью ласковых реклам
Пасутся, и проходят годы…
Ветшают, превращаясь в хлам,
Былые грозные идеи,
И стали клерками злодеи.
Но даже сломанные грабли
Когда-нибудь ударят в лоб:
За тьмой столетий – отблеск сабли
И окровавленный сугроб!
И будут жертвы, будут страсти,
Взойдёт, прокалывая синь,
“Звезда пленительного счастья”,
А может быть – звезда-Полынь.
Андрей Крюков
Гишпанское
Весь я в чем-то испанском!
Игорь Северянин
В День святых ты мне приснилась в юбке красной,
Будто шёл с тобой в толпе после обеда,
Восхищаясь, без намёка на харассмент,
Белой блузкой, привезённой из Овьедо.
Поднимаясь по скрипучей эскалере,
Целовались мы на каждом повороте,
Ты мечтала о французской о Ривьере,
Я же звал тебя слетать на Лансароте…
Точно херес, бродит кровь, клокочет в венах,
В тесной клетке кастаньетит сердце гулко,
Гаудийно изогнули шеи стены –
Это ты идёшь ко мне по переулку.
Мы раскроем шире окна, снимем ставни,
Разомлевшие, как устрицы на блюде,
В наших позах – тень Гала в истоме давней,
Наплевать, что нам назавтра скажут люди.
Что за ранний Альмодовар, скажут, хлопец,
Среди ёлок, передвижников и снега?
Перед сном ты перечитывал де Лопе
Иль под утро в чуткий сон вмешалась Вега?..
Пусть свирепствуют снега и злые хвори,
Как в капкан, попался месяц в хамонеру,
Но я всё-таки пойду в испанский дворик,
Эспанаду закажу под хабанеру.
Как берёзе не сдружиться с юбкой алой?
Так и песню не сложить без матадора –
В наших княжествах бандерасов немало –
Отмарьячат вам по самое негоро.
Но зато у нас последние изгои
Не изглоданы кострами инквизиций,
Нам гоняться ли за призраками Гойи?
Обойдёмся мы без вашей заграницы.
Зимних дней сойдут последние зарубки –
Есть лекарство и от этого недуга:
Ты опять ко мне приходишь в красной юбке,
И опять на нас глазеет вся округа…
