11 октября 2020 состоялась пятьдесят вторая серия литературно-критического проекта «Полёт разборов» с участием поэтов Ники Железниковой, Романа Шишкова и Артемия Старикова. О стихах говорили: Александр Марков, Ростислав Русаков, Михаил Бордуновский, Роман Шишков, Марк Перельман, Борис Кутенков (очно), Юлия Подлубнова, Андрей Тавров, Ольга Балла-Гертман, Евгения Риц (заочно). Мероприятие впервые прошло в ограниченном составе ввиду эпидемиологических ограничений, зрители же наблюдали за онлайн-трансляцией на сайте Культурного центра. Представляем подборку Артемия Старикова и отзывы Ольги Балла-Гертман, Андрея Таврова, Юлии Подлубновой и Ростислава Русакова о ней.
Обсуждение Ники Железниковой смотрите в предыдущем выпуске «Формаслова». Обсуждение Романа Шишкова читайте в следующем выпуске «Формаслова».
Борис Кутенков, куратор проекта
Рецензия 1. Ольга Балла-Гертман о подборке Артемия Старикова
Стихотворение «2005 год…», начинающееся как биографическая, фактографическая, но и аналитическая лирика (перечисление бытовых реалий середины 2000-х годов, воспоминания о том, чем занимался лирический герой «между садиком и школой…») оборачивается жутким метафизическим путешествием на границу миров, на границу жизни и смерти и даже за эту границу (то, что это делается с привлечением образности, взятой из, так сказать, органичных для поколения автора компьютерных игр, – интересно, хотя, в сущности, опционально. То есть, теоретически, тут мог бы быть и другой образный язык, но интересно, что автор взял именно этот. Это, кстати, позволяет задуматься над тем, что компьютерные игры с их образностью давно уже стали одним из полноценных и богатых значениями языков культуры; что на этом языке выражаются крупные, предельные смыслы).
Стихотворение «травмированные зоны мозга…» продолжает смысловую линию, начатую первым текстом подборки, – тему соприкосновения, близкого родства, взаимной прозрачности детства и смерти, детства и жуткого.
Стихотворение «в тот вечер я видел себя…» (о юношеском одиночестве, остром его переживании) видится мне несколько рассудочным (чему слова из учёного лексикона – «коммуникативная ризома», «мытзаменим линейную историческую модель / на сетевую / состоящую из локаций…» – несомненно свидетельствующие о похвальной начитанности автора в философии и теории культуры, – только способствуют), (прямо)линейным – и в силу того менее сложным в отношении смысловых ходов, чем автор вообще-то умеет.
Текст «я делаю движение…» – интересный, тактильно-зрительный более, чем словесный (слова тут только дают опору внесловесному по сути стихотворению, – внесловесное стихотворение словесными средствами!), кинематографичный – раскладывающий одно движение на множество кадров, прослеживающий его обычно невидимую глазом структуру.
Текст «явление остаётся…», тоже хранящий некоторые следы философской начитанности автора, в целом демонстрирует (я бы даже сказала, подтверждает) кинематографическую природу его мышления: в первую очередь он, подозреваю, выстраивает внутри себя некоторый видеоряд (или этот ряд сам выстраивается, что тоже вероятно), позволяя тому подчиняться логике сновидения (ещё один источник авторской образности, родственный, впрочем, кинематографу).
«Письмо солнцу» – пожалуй, самый простой (можно даже сказать, бесхитростный) в своём смысловом устройстве текст среди представленных в подборке. В общем-то, тут даже нет интересной, неожиданной образности (которая есть практически во всех остальных текстах): а есть выговаривание нормального, типичного для молодого человека самоощущения, колеблющегося между чувством своей беспомощности и своей же всевластности, сопоставимости с целым миром и потребности в том, чтобы быть любимым и услышанным. Иначе говоря, этот текст видится мне явлением скорее психологии, чем литературы.
«природа впустившая нас…» – натурфилософское стихотворение, – «натурлирическое», я бы сказала, – устроенное довольно интересно: проживание (лирическим героем, героем-повествователем) своих отношений с любимым человеком и отношений человека с природой в целом – одновременно, одним аккордом, до, пожалуй, некоторой труднодифференцируемости. Это стихотворение устроено как бутылка Клейна: внутреннее и внешнее, природное и человеческое переходят здесь друг в друга почти нечувствительно. Тут много интересных интуиций: в частности, о единосущности природного и того, что человек склонен принимать за «культурное», об условности их разделения («и молитесь так же как мы / молчаливым туда-сюда»), – и такие интуиции перерастают любовную тему, которая, казалось бы, является в этом стихотворении основной, по крайней мере – первоначальным его стимулом.
В целом я думаю, что Артемий Стариков очень интересный автор.
Рецензия 2. Андрей Тавров о подборке Артемия Старикова
Мне нравится определение, звучащее следующим образом: человек – это его внимание. Человек состоит из того, на что обращено его внимание. Если внимание его обращено на еду – это один человек, если на деньги, это другой, если на музыку – это третий. Конечно, чаще всего эти типы внимания в человеке смешаны, но некоторые из них доминируют, и человек – это его доминирующее внимание. Давайте с этой точки зрения взглянем на подборку стихотворений Артемия Старикова. Чему в этих стихах отдано внимание поэта, каковы их смысловые узлы, их болевые и энергетические точки.
иногда мне кажется, что меня вообще нет
и всё вокруг происходит безотносительно моей воли
и цветёт мутировавшей зеленью
по краям радиоактивного кратера
периодически вступая в неосознанное своё существование
несмотря на это меня всегда любили
и продолжают любить самые разные люди
при помощи любви я двигаю предметы
разжигаю костры
строю замки из любви и раздаю её всем
пока никто не видит
я похож на человека, который имел абсолютную власть над действительностью
как волшебник
и поэтому ничего не накапливал
а потом потерял эту власть
Уже в этом отрывке видно, что внимание Старикова занято такими вещами, как бытие/существование/экзистенция («иногда мне кажется, что меня вообще нет»), воля («всё вокруг происходит безотносительно моей воли»), неосознанность/осознанность («вступая в неосознанное своё существование»); любовь («несмотря на это меня всегда любили»); власть («имел абсолютную власть над действительностью»); преодоление законов материального мира («при помощи любви я двигаю предметы»)… и это только в небольшом фрагменте его стихотворения. Концентрация базовых, основополагающих для человека понятий чрезвычайно велика.
Если говорить о продлённом внимании, то придется признать, что способность к нему сокращается с каждым годом по мере того, как в нашу жизнь внедряется бесконечное мелькание на экранах гаджетов, мониторов и телеэкранов. Я знаю людей, которые не в состоянии сосредоточиться на вкусе еды, знаю тех, кто вообще не может выпить чашку кофе сидя и делает это стоя, и это только самые явные проявления того, что внимание у нас отобрано, а значит, исходя из первоначальной формулировки, у нас отобраны мы. И центонная, или лингвистическая поэзия (для простоты назову ее учёно-университетской), в процессе отчуждения человека от самого себя вряд ли что-то изменит, потому что имеет дело с вторичной реальностью – интеллектуальными операциями по сборке или разборке языковых (речевых) отрезков других текстов. Это интересно, но вряд ли может свидетельствовать о причастности к процессу возвращения человеку себя самого. Для этого нужно на свой страх и риск войти в контакт с первичными «вещами мира» – с тем, что в цитируемом отрывке из стихотворения Старикова я только что перечислил, – это вглядывание в то, кто я такой, что значит моя воля, что такое неосознанность и что такое любовь.
Конечно, можно вводить эти основополагающие реалии в состав стихотворения, их и не называя. Более того, помимо поэтов философского, метафизического уклада, таких, как Баратынский, Тютчев, Мандельштам, Заболоцкий, большинство пишущих глубокие стихи так и делает. Не называя эти бытийные вещи, впускает их проблематику, их живое присутствие в космос стихотворения, говорит о мире исходя из того, что осознанность, любовь, власть и бытие в нем и в строках, связанных с ним, – наличествуют. Как-то В. Шкловский сказал замечательную вещь, которую редко цитируют, а она, на мой взгляд, относится к числу основополагающих: слово – это феномен не языка, а жизни.
Я видел множество изощренных стихотворений и философских рассуждений, в которых жизнь и не ночевала. Скорее, они были бессознательно выстроены как конструкции, блокирующие её течение и присутствие.
В поэзии Старикова на сегодняшний день мы следим за тем, как ориентир и энергетический посыл стихотворения тянется прежде всего к «вещам жизни», причём не в поверхностной или стёртой их поэтической огласовке, а в стремлении заглянуть поглубже в способ их бытийности, способ их существования, продолженный способом существования слова в стихотворении.
природа впустившая нас
твоим взглядом прощает меня
изнутри сентиментальным стоическим богом
вывернутым блестящим камнем
белочки и слизняки встречают нас по пути
одобрительно кивают нам, говорят: ага мол
это всё движется и живёт и видит вас
Это всё движется и живёт и видит нас – вот что чувствует поэт Артемий Стариков на сегодня. Тот самый поток жизни, без которого поэзия превращается в интеллектуальные игры и больше напоминает прихожую трансгуманизма, голову профессора Доуэля, а не целостного человека. А поэзия больше интеллекта. На то она и поэзия.
Это главное и лучшее, что присутствует у автора.
Иногда мне не хватает того, что, как рабочий термин, не претендующий на точность, я называю священным безумием – т.е. имеются такие алогичные вспышки поэтической деятельности, приходящие ниоткуда и ставящие, расставляющие слова в том порядке, который взрывает в нас неформулируемые и как раз сверхразумные постижения, открывают проходы к сверхсловесной сути вещей.
Это та сила, которую Лорка называл «дуэнде».
Ещё мне кажется, что Стариков мог бы уклоняться от пересказа как приёма, который на сегодня стал чуть ли не обязательным для авторов, пишущих верлибры и стремящихся получить премию, используя понятный для всех «рассказ». Такие рассказы в стихах без рифмы, на мой взгляд, далеко отстоят от того, что есть поэзия. И я не против верлибра, я против его разжижения. Но в более сконцентрированных стихотворениях мы видим сильное отстояние от «рассказа».
это всё неизбежная жизнь
то что меньше и больше любви
о которой нельзя говорить
и которая заполняет бассейн лесной
взрывными стволами
Или ещё насыщеннее и метафизичнее:
я делаю движение
и 25 движений
на него накладывается
я запускаю пальцы
в кошачью шерсть
и 25 кошек
вцепились в мою спину
Вот где есть концентрация смыслов, вот где есть прекрасное недоговорённое, что договаривает для себя сам читающий.
Я назвал одно основное достоинство этой поэзии и два пункта, которые, на мой взгляд, хорошо бы учесть автору.
И ещё я хочу сказать, что эта поэзия способна расти и отвоевывать новые области поэтической карты мира, переводя, по выражению Рильке, грубое состояние мира, а вернее, грубое его восприятие в «мёд невидимого» и не подверженного распаду, как основное условие гармонии и задание человека, пишущего стихи.
Рецензия 3. Ростислав Русаков о подборке Артемия Старикова
Человек не выбирает время, в котором ему предстоит родиться, – уже только в этом бьётся неровное дыхание героики, превозмогания. В этом смысле никакое время не лучше, но каждое из них осторожно предвкушает момент вспышки смелости в своём поэте. Такой устремлён в неизвестное, неосмотрителен и ненасытен. Многое в поэзии даётся с трудом – почти каждый раз одно и то же. Но сегодня, мне кажется, тяжелее прочего даётся стилистическое единство текста при многогранности вполне конкретных и нередко противоречивых черт – заимствованных или вновь открытых – на пестрящем эклектикой материале современности. Здесь должны сойтись особая острота мышления, безоглядность и окончательность приёма, неподдельность располагающей интонации и умение читать течение, точно различать границы, для маневрового запаса. Мне видится, что Артемий Стариков – поэт именно что слаломный: охочий до узких и быстрых лакунных течений со множеством порогов и перепадов между затвердевшей лавой новых поэтических традиций. Быть может, это только путь к необитаемой, но уже неизменно своей земле, тем этот путь интересней – сам воздух его наполнен адреналином, водопадной пылью опасности, силы и случая – а текстуры странно начинают сдвигаться и подглючивать. Окно от скуки сворачивается, квадратно осыпается – обман или реальность, но теперь смотрим:
2005 год
в Молнии на Труда сигареты продаются блоками
проезд в маршрутке стоит 10 рублей
солнечный ветер по широким дорогам
гонит редкие иномарки
Да, перетасовка миров, наложение их друг на друга, как это бывает в игроманском «запое». Запечатлённая обыденность не так уж обыденна, в авторской интонации даже скользит ностальгическая нота, не лишённая метаиронии. И всё же в очевидную реальность вкраплениями входит иное – «солнечный ветер». Уместность этого образа поначалу вызывает вопросы – но скоро авторские правила прояснятся, и читатель обнаружит своё внимание спровоцированным, попавшимся на крючок. Солнечный ветер (не то же, что солнечный свет) – это причина магнитных бурь, которые тянут «редкие иномарки». Метафора с широкой дельтой сравниваемого и сравнимого – впечатляет. И кадр двоится: то две-три иномарки в потоке отечественного автопрома, то сами по себе – случайные и одинокие на широком проспекте – и в этом сила самостоятельной строки. Далее две похожих:
год между садиком и школой я посвятил
прогулкам и исследованиям виртуальных миров
Первая из них также запросто выдерживает кадрирование и становится моностишием, расширяя поле интерпретаций, – здесь двоится слово «посвятил» как завершающее историю строки – скорее 25-м кадром – впрочем, сдвиг небольшой. Вторая работает на драматургию и распахивает широкие ставни композиции. Главные три широких экспозиционных жеста дальше:
гигантские мерцающие грибы в лесу у лыжной базы
жизненные силы ягод малиновых кустов, за которыми
пробегают штурмовики Синдиката и свинокрысы
В ж/к пикселях за табачным ларьком – штурмовики из Warface, у жуткой обшарпанной помойки свинокрысы из Fallout’а, под огромными флюоресцентными грибами вместо деревьев как во вселенной Warcraft, и нездешней, цвета пересохших губ, малиной. Детали этих игровых миров за десятки лет стали куда более доступными знаками, чем, скажем, мир поэтов-символистов ((о, так ведь и сигареты продаются Блоками)). Да, именно доступными, но никак не глубокими. Они не врастают в реальность, не прячутся за каждой вещью четвёртой координатой смысла – они параллельны нашему миру и бесконечно приближаются к нему плоскостью монитора (хоть бы и внутри 3D-очков), но не дают в него войти. Такой вот, я бы назвал его так, киберсимволизм (витком в сотню лет от Серебряного века) безусловно в равной степени находится в поле гравитации метареализма и Нового эпоса, обладая и деконструирующим моментом декаданса, и узнаваемым одновременно-говорением слоистого метасюжета, и характерными смысловыми инверсиями в духе Фёдора Сваровского, Андрея Родионова или Сергея Круглова. Но основная черта, которая позволяет выделить такое письмо названием, – это именно работа с квазимифологией, её легитимация, примерка к действительности – для аналогии можно вспомнить кибер-панк-фотографии Евгения Зубкова, или мейнстримный «космический» кинематограф в духе Дени Вильнёва или Кристофера Нолана – как операции схожего художественного синтеза реальности с её производной. Резким монтажом, вспышками памяти у современника одинаково правдоподобно всплывают декорации виртуального и реального – так, что уже сомневаешься, не отразились ли они, не поменялись ли местами.
травная граница
отражение
деревня проклятых
жуткая дорога
Виртуальное влияет на восприятие реального, и сознание гомогенизирует их до состояния равновесия. Замена одного другим видится невозможной, но градиент размытия этой границы внушает неконтролируемое беспокойство – густым чёрным облаком подвешенное над макушкой – сомнение в реальности. На этом участке текста происходит ускорение – строки короче – центр тяжести возникшего градиента стремительно смещается и за читателем закрываются ставни композиции:
все ещё живы
всё ещё впереди
Страшный крен еле различимой границы: нагнетающие умолчания, саспенс, предчувствие страшного и бесповоротного уже вот здесь, рядом – и, да, айсберг переворачивается. Но дальше как в игровой вселенной:
после смерти я перезагружаюсь
в чёрно-белом Ашенвальском лесу
Вновь от самого Иггдрасиля посреди Ашенвальского леса (по собственной символике – опровергающего смерть, а по контексту стихов – вместившего её в себя) лирический герой (или уже его аватар) воскресает в чёрно-белом (инверсивно-реальном) ясеневом лесу для поиска утерянного себя. Только теперь уже бывшая реальность оказывается встроенной в виртуальный мир, как если бы наша планета вдруг оказалась вписана в рождественский стеклянный шар, а он стал вокруг.
Тот баланс, с которого я начинал, – он в подборке есть. Как некая аскеза, чувство меры взятого жеста. Плюс-минус то же происходит и в других стихах подборки – всё это изящный слалом по узким межтрадиционным лакунам. О чём же тогда говорить? О форме, о переключении с широкой поэтической интуиции на осознанный и точный технический жест. Вероятно, о звуковой работе – просодически эти стихи практически не выделяются (и нужно ли?) среди прочих схожих. В них есть своя интонация, есть сильный смысловой вектор – но какая музыка его сопровождает, я не расслышал. Об этом и поговорим на очном «Полёте разборов» 11-го октября. В любом случае, поэтика Артемия Старикова мне близка и интересна – однозначно буду следить за его развитием, к тому же он явно не из тех, кому интересно играть на одной струне. А в поэзии свой Ашенвальский лес перезагрузки – мало ли какие повороты живой поэтики сулят эти чёрно-белые заросли.
Рецензия 4. Юлия Подлубнова о подборке Артемия Старикова
Артемия Старикова знаю лично и знаю его тексты со времен проекта кавер-версий на стихотворение Заболоцкого «Некрасивая девочка». Затем была подборка на премии АТД, представленная Наталией Санниковой, увидевшей в ней «новый тип мышления и переживания, который сменяет речь “детей 90-х”» ‒ вполне себе солидный аванс на будущее. Стариков, действительно, всё увереннее работает в пространстве актуальной поэзии, хотя пока ещё среди тех, кто формирует индивидуальные идентет и инструментариум и чьи практики ещё не влияют на развитие общего пространства. Но я бы не стала исключать в его случае возможность определенного рода прорыва, как, впрочем, не исключается и постепенное накопление поэтического опыта, когда некоторое количество переходит в некоторое качество. Стариков очевидно меняется. В представленной подборке ‒ и памятуя о тех же текстах на сайте АТД ‒ больше субъектного: стремления к прямому высказыванию, форм автофикшна, даже солипсического и вполне мрачного зрения. Но при этом здесь не отменяется «кривая оптика» поэзии, когда конкретно-чувственные образы приобретают значение символов (тоже вполне мрачных). В целом, стариковские практики еще довольно неоднородны: работа с воображаемыми конструктами (как то природа в последнем тексте) может быть аранжирована некоторой манифестарностью речи и одновременно нежным лирическим интонированием; язык неклассической философии, ставший общим языком актуальной поэзии, может оказаться лишь частью пестрого орнамента, в котором нет доминирующих элементов, и т. д.
Подборка стихотворений Артемия Старикова, представленных на обсуждение
Артемий Стариков родился в Челябинске. Учился на историко-филологическом факультете Челябинского государственного университета, сейчас учится в Литературном институте им. А. М. Горького. Публиковался в журнале «Воздух» и на портале «Полутона». Стихи вошли в лонг-лист премии им. Аркадия Драгомощенко (2019 г.)
***
2005 год
в Молнии на Труда сигареты продаются блоками
проезд в маршрутке стоит 10 рублей
солнечный ветер по широким дорогам
гонит редкие иномарки
год между садиком и школой я посвятил
прогулкам и исследованиям виртуальных миров
гигантские мерцающие грибы в лесу у лыжной базы
жизненные силы ягод малиновых кустов, за которыми
пробегают штурмовики Синдиката и свинокрысы
травная граница
отражение
деревня проклятых
жуткая дорога
все ещё живы
всё ещё впереди
после смерти я перезагружаюсь
в чёрно-белом Ашенвальском лесу
***
травмированные зоны мозга –
плитка шоколада, разбившаяся в морозилке
объезжаю котлы адские
на игрушечном самокате
***
в тот вечер я видел себя
не от первого лица
(мрачного и самовлюблённого)
а от восторженного третьего
или даже ледяного всеобщего
обитающего на самых открытых опорных узлах
нашей коммуникативной ризомы
я был всем, что цветёт
горизонтальность подарила мне
самый искренний отклик чужого
каждое изменение в пространстве было субъектом
доброе сердце больное сердце
и не всякое солнечное сплетение выдержит
и не выплеснет какой-нибудь детский призыв
типа
так давайте же устроим
новое лето любви
новую сексуальную революцию
со всеми её культурными отходняками
учредим
революционный нежный децентрализованный
благотворительный международный
РЕЙВ
– только так
отключив на пару дней по всей планете
границу
между ритуальным и повседневным
мы заменим линейную историческую модель
на сетевую
состоящую из локаций
и отдельных фактов
а теперь
всё
я устал
знаю, вы строите портал
грузовой лифт к летающему острову
и для этого закрепляете
малейшие смысловые сдвиги
но я не чувствую их
и в конце концов
ваш портал ведёт не по адресу
помните
захватывающее путешествие на край вселенной
обернётся унылым падением вглубь себя
***
я делаю движение
и 25 движений
на него накладывается
я запускаю пальцы
в кошачью шерсть
и 25 кошек
вцепились в мою спину
***
явление остаётся
самим собой
но умножается так
будто множество явлений
полчищами травинок
лижет моё измождённое тело
и пусть весь мир подождёт
я молюсь богу, прекрасно зная, что его нет
сегодня во сне я держал на руках младенца
с кибер-протезом правой руки
работающим от солнечной батареи
сегодня на улице +36
температура человеческого тела
температура города
его антитела
окружили меня лежащего
под случайным деревом
и поют свой гимн железные тела
людей, отдавших свои руки
родной земле, которая уже на втором своём слое
становится фригидной
безответной непробиваемой
и дающей урок
читающей лекцию
записанную её мёртвым отцом
Письмо солнцу
дорогое солнце, всю мою жизнь
и последнюю неделю в особенности
я барахтаюсь как мотыль на золотой леске
от первого и до последнего твоего лучика
и покорно жду, пока пучина меня поглотит
иногда мне кажется, что меня вообще нет
и всё вокруг происходит безотносительно моей воли
и цветёт мутировавшей зеленью
по краям радиоактивного кратера
периодически вступая в неосознанное своё существование
несмотря на это меня всегда любили
и продолжают любить самые разные люди
при помощи любви я двигаю предметы
разжигаю костры
строю замки из любви и раздаю её всем
пока никто не видит
я похож на человека, который имел абсолютную власть над действительностью
как волшебник
и поэтому ничего не накапливал
а потом потерял эту власть
но в сознании застыли
розоватые линии путей, по которым я прокладывал
силой мысли всевозможные метаморфозы
и ты меня любишь, солнце
мучаешь и любишь
с тобой говорили Маяковский и Фрэнк О’Хара
и представляли, как ты отвечаешь им
а я не требую от тебя слов
я просто делаю шаг
и паззлы перевёрнутого неба
сияющими ласточками слетаются
к моим ногам
***
природа впустившая нас
твоим взглядом прощает меня
изнутри сентиментальным стоическим богом
вывернутым блестящим камнем
белочки и слизняки встречают нас по пути
одобрительно кивают нам, говорят: ага мол
это всё движется и живёт и видит вас
и вы среди всего зелёной волной проворачиваетесь
и молитесь так же как мы
молчаливым туда-сюда
quicksave-поцелуем в лесу мы застынем
во время прогулки
на каждом шагу
это всё неизбежная жизнь
то что меньше и больше любви
о которой нельзя говорить
и которая заполняет бассейн лесной
взрывными стволами
