В стихах Анатолия Головкова всегда ощущается присутствие музыки, — недаром я вынесла в название подборки строку «Нас вела полифония». Но музыка здесь не только в самой ритмике текстов, — она самодостаточна как явление. Я бы даже сказала, что в этих стихах музыка представляет собой субъект не менее ценный, чем лирический герой. И это неудивительно — Анатолий бывший джазмен, хотя слово «бывший» здесь, наверно, неуместно, так как музыканты бывшими не бывают. При этом стихи Анатолия Головкова, при всей их внутренней емкости, довольно лаконичны. Автор не распыляется на лишние детали, не украшает тексты словесными вензелями — он пишет о том, что чувствует. В его стихах нет лукавства и игры, а есть приоритет истинных ценностей, любви, жизненного опыта. А еще — рыцарский дух, который нечасто витает среди моих ровесников-мужчин. Не в упрек им, конечно. Но — вполне повод призадуматься.
Яна-Мария Курмангалина
Анатолий Головков, родился в Москве в 1945 году, юность провел в Риге как джазовый трубач, первая газета — «Советская молодежь». Имя получил в журналах «Крестьянка» и «Огонек» (времен Коротича) как журналист, писавший из «горячих точек». Выпускник МГУ им. М.В. Ломоносова, поэт, прозаик и кинодраматург. Начиная с 1976 года, рассказы печатались в «Новой газете», в журналах «Кольцо «А», «Дружба народов», «Отечественные записки», в сборниках. Автор сказки «Где растут макароны» («Два слона», Украина), по которой на НТВ был поставлен сериал «Котовасия». Автор документальных фильмов, а также сценариев сериалов и полнометражного кино для телеканалов России. Опубликованы романы «Воздухоплаватель» (в последней редакции «Террористы» — Москва, «Изографъ», 2005, Литрес 2020), «Jam session. Хроники заезжего музыканта» (Украина 2010 и США 2016), повесть «Полуостров» и рассказы — в книге «Не уходи» (США 2017), книга стихов «Синкопа» (Израиль, 2018), «Гардеробщик» — роман (Израиль, 2020), «Победившие не вернутся» (Литрес, 2020). Лауреат трех премий журнала «Огонек», премии Союза журналистов СССР за военные очерки, знака СЖ РФ «Честь, достоинство, профессионализм», премий за лучший короткий рассказ издательства «Русский Гулливер» и Союза писателей Карелии, Премии «Серебряная пуля» и звания «Вольный стрелок» за лучшую книгу издательства Franc-Tireur (США) 2016 года. Живет и работает в Израиле.
Анатолий Головков // Нас вела полифония…
***
Дуют ветры, плачут дети. То ли скрип приморских сосен,
то ли ржавые качели их тревожат, бой часов?
Лифта сетчатые клети застревают. Ночь и осень
неизбежно отдаляют перекличку голосов.
Нас вела полифония по спирали и по кругу,
за границу стен и стекол, на чумные этажи,
где когда-то бились птицы в приоткрытую фрамугу
и бродили иностранцы, а сегодня ни души.
Переждем, пока аккорды разрушают эти своды.
В этих нотах такты пауз отражают ртуть озер.
Время есть, покуда длится наша частная свобода,
продолжаясь у органа, где стоят оркестр и хор.
Мы пойдем, а нам вдогонку — «Lacrimosa dies illa».
как единственная правда, как случайное кино.
Я любил тебя так больно, что завидуют могилы.
Lacrimosa, lacrimosa, lacrimosa, lacrimo…
***
Ни боли, ни тревоги,
когда впотьмах один.
Пробьется шум дороги
сквозь полотно гардин.
И музыкант с улыбкой
небритою щекой
прижмется к телу скрипки
и в такт взмахнет рукой.
И отзовутся струны,
как струи той реки,
где паруса у шхуны
прозрачны и легки,
где горечью полыни
пропитан ваш талант.
Маэстро Паганини,
я пьяный музыкант.
Дырявые ботинки,
бутылка на столе,
истертые пластинки
скучают по игле,
сверкающей тревожно,
как мартовский ледок.
…И все-таки возможно
прожить какой-то срок.
***
Ваша светлость, пальто не снимая
и заколки из башни волос, —
может, даже не всё понимая, —
от гаданий расплавленный воск
проливала на скатерть. В довесок
черновик забрала налегке,
обещая наслать эсэмэсок
с пионерской мечтой о реке.
Лишь бы кончились без проволочек
этот кашель, сугробы и мрак,
а сырье неуклюжее строчек
подлатаю к весне кое-как.
***
В трех молитвах от ржавого трапа
еле слышный парит Серафим.
Замерзая, в пальтишках из драпа,
в гробовом ожиданье стоим.
И матросы стоят, иностранцы,
над трубой желтоватый дымок.
Для кого-то непрочные шансы,
для кого предпоследний урок.
А останутся дырочка в ранце,
недопитый в порту лимонад.
Три гудка. Пароход «Esperanza».
Обещанье вернуться назад.
***
Изменилось назначенье дома,
очага не чувствует щека,
догорают строчки, как солома,
на густых полях черновика.
Сколько б ни глазел в ночные дали,
ни лечился водкой или Григом,
остается от твоей Италии
веточка с засохшим базиликом,
запах моря, трепет парусины,
мятая обертка от конфеты…
Именем Отца и Сына
помяни не нас, а наше лето.
***
Когда на шелковую нитку
нанизаны созвездья Шнитке,
и отражаются рекой,
звенят аккорды на запястье,
и лето, краткое как «здрасьте»,
и на душе один покой.
Там ты со всеми налегке,
пока не скрипнет кардиограф,
как будто ноты кто-то отнял,
и астра белая в руке…
