Когда-то в одном сказочном городе троллейбусы шли только на восток, но времена поменялись, теперь катись хоть в противоположном направлении, «со Ржевки на Петроградку», и те же проблемы с соседями, к тому же пассажиры все хтоничнее, да и звезды нынче что-то не видно, темно. Ксения Герцен рассказывает сказку, а конец в ней туманный, да и не сказка это вовсе. И вообще, куда хочешь, туда и вали, уже без разницы, «…по московской дороге леса, по луганской сады, / ни одна не подскажет, куда уезжать от беды…». «Рушились разом десятки святынь. / Тихо шептались в саду хризантемы. / Ученики повторяли латынь. / Вызвали демона. Так себе демон». Но городской чародей посильнее чужого демона, поэтому пока держимся. «Только на галёрке чей-то мальчик / Плакал, сам не зная, почему». Не в первый раз уже, что поделаешь.
Михаил Квадратов
Ксения Герцен живет в Санкт-Петербурге, родилась в 1982 году в Краснодаре, окончила филологический факультет Кубанского государственного университета и швейное училище (именно в таком порядке). В 2015 году у нее вышла книга стихов «Сказочник занят».
Ксения Герцен // Город который
Про троллейбус
Те, кто взамен поэмы попросит хлеба,
те, кто от драмы не отличает эпос,
те, кто живет без паники, но с оглядкой,
двигается не спрашивая куда, —
если они не люди, то я троллейбус,
тихий такой, простой городской троллейбус,
мирно качусь со Ржевки на Петроградку,
крепко держусь рогами за провода.
Полный салон с утра — это типа сказка,
в смысле чем дальше едешь, тем страньше сядут,
черт подери, кого во мне только нету,
звери и нечисть — все узнают своих,
нопэрапон зачем-то напялил маску,
пёс трехголовый пырится третьим взглядом,
старый угрюмый волк продает билеты
тем, у кого ни льготы, ни проездных,
орки на Охте прыгают на подножки,
стайка псоглавиц организует давку,
пьяный упырь, кому похмелиться нечем,
с матом мешает мрачный готичный смех,
а за рулем моим, безусловно, кошка,
кошку зовут Надюхой, а может, Клавкой,
кошка не разбирается в стилях речи
и голосует, видимо, не за тех.
Если они не люди, зачем мне имя,
так или сяк — меня не узнают в гриме,
что на боку написано, не исправить,
катимся по проложенному пути.
Господи побери, я набита ими,
я от дверей до окон набита ими
и не могу заставить меня оставить —
разве тогда, когда им пора сойти.
***
По московской дороге леса, по луганской сады,
ни одна не подскажет, куда уезжать от беды,
ни одна не поведает миру, зачем ему мы,
только то, что леса по тверской и по тульской холмы,
так и едешь, а где-нибудь едет по следу беда,
по казанской дороге — трава и стальная вода,
а дорога длинна, а дорога чертовски длинна,
и не помнишь ни лица, ни данные им имена,
только утренний свет, только травы в рассветной росе,
а колеса шумят, а колеса щекочут шоссе,
или ритмом проворным дорожное шьют полотно,
а куда и откуда, им все совершенно равно,
и в Обводном канале вода, и в Кубани вода,
ни одна не расскажет, кого унесет и куда,
ни одна не придумает, что мне поделать со мной, —
где угодно волна говорит говорящим с волной,
что на севере мгла, и с востока надвинулась мгла,
и она позовет, только там я еще не была,
только мне не туда, мне пока еще есть что спасать —
по калужской дороге леса, по московской леса.
***
Не хотела землю опрокинуть,
Не ломилась с лёту и в века —
Тетя Зина пела про рябину
На районном конкурсе в ДК.
Невпопад вздыхала между строчек,
Попадала в ноты наугад,
Луч сиял на синеньком в цветочек,
Купленном на рынке год назад.
Микрофон похрипывал с тоскою,
Голосу помехами грозя,
А рябине к дубу за рекою
Было, как положено, нельзя.
Школьники старательно зевали,
Чинный местночтимый корифей
Выдавал грошовые медали
Тем, кто позитивней и наглей,
И тянулось время дальше, дальше,
Как всегда, ни сердцу, ни уму,
Только на галёрке чей-то мальчик
Плакал, сам не зная, почему.
Колыбельная
Как сидела старая у колыбели, колыбель качала да песенку пела, а на краю деревни халупы горели, и пошла б тушить, да дойти б не успела, а кабы и смогла добежать до колодца — завтра-послезавтра еще загорится, так что пой, старуха, покуда поется: спи-усни, малышка, пока еще спится, как не год, не два мыкать горюшко людям, как гореть лачугам не десять, не двадцать, вырастешь большая — войну не избудем, век ей вековать да еще задержаться, а ты ее не бойся, иди, куда надо, дом свой береги да бессмертную душу, будет тебе стадо — паси свое стадо, будет тебе голос — а ты его слушай, слушай да храни, не забудь эти речи, не сходи с дороги, служи свою службу, будет тебе меч — так держи его крепче, а будет тебе знамя — неси, куда нужно. Будет тебе имя, каким окрестили, будет тебе стремя коня боевого, будет тебе время, какое по силе, будет тебе пламя — не выбрать другого…
Как погасло пламя, халупа дотлела, да пролился дождик на поле, на крышу, а старуха люльку качала да пела, тихо она пела, никто не услышал: никого не бойся — трусливый боится, а под крылом у Господа смелые люди, спи, малышка Жанна, пока тебе спится, вырастешь большая, иди, куда любишь…
Падение одного королевства. Песенка бывшего маршала
Куда ни глянь — сплошная дрянь, разор, позор и всё,
Расселись в банях по полкам враждебные полки.
Я всю войну не мог сказать, что мой король — осёл:
Король, пожалуй что, похож, но уши коротки.
На месте пашен и садов стоит над гарью хмарь,
А вместо рыцаря с мечом каратель встал с бичом.
Я всю войну не мог сказать, что мой король — глухарь:
Король не слушал никого, но птицы ни при чем.
Бежит народ из деревень, но некуда идти,
Повсюду прах, повсюду страх, повсюду смерть и стон.
Я всю войну не мог сказать, что мой король — кретин:
Король, конечно же, крещен, но суть совсем не в том.
А что там будет впереди — додуматься хитро ль?
Понятно, плаха и палач, толпа, топор и всё.
Я всю войну не мог сказать, что мой король — король,
А даже если и скажу, то это не спасет.
Падение одного королевства. Из дневника главного чародея
Встал, отряхнул прицепившийся сон,
Выпил на завтрак вишневого сока.
В город неспешно входил легион —
Очень масштабно смотрелось из окон.
Рушились разом десятки святынь.
Тихо шептались в саду хризантемы.
Ученики повторяли латынь.
Вызвали демона. Так себе демон.
Начал пророчить — погиб ваш народ,
Горе вам, смертным, и женам, и детям…
Чтобы не ныл, превратил в бутерброд.
Разницы, честно сказать, не заметил.
Где-то снаружи горела земля.
Жрали гражданских. Плевались костями.
Утром на плаху свели короля.
Ночью ко мне притащились с вестями.
Нового видел. Такой же, как тот.
Будет мешать — превращу в крокодила.
Мудрые учат: и это пройдет.
Время записывать, как проходило.
