31 октября в формате Zoom-конференции состоялась 66-я серия литературно-критического проекта «Полёт разборов». Стихи читали Марина Марьяшина и Даниил Артёменко, о стихах говорили литературные критики: Евгений Абдуллаев, Константин Рубинский, Ростислав Амелин, Татьяна Грауз, Гора Орлов (очно), Роман Шишков, Алексей Колесниченко (заочно). Представляем рецензии всех перечисленных критиков о стихах Марины Марьяшиной.
Рецензия 1. Алексей Колесниченко о подборке стихотворений Марины Марьяшиной
Как повелось, Борис выбирает для разбора авторов, кардинально противоположных по стилю, с противоположными достижениями и проблемами. Видимо, чтобы те, кто заявлен как критики, перегрызлись к чертям собачачьим. 🙂 Но тем, конечно, интереснее.
Стихи Марины Марьяшиной напоминают вольный пересказ самих себя. Будто где-то у них есть изначальный сюжет — подробный, развернутый, завершенный, а поэтесса отбрасывает все, кроме кульминаций, и читатели рукоплещут, потому что на короткой дистанции вспышки красоты и силы поражают сильнее, чем на марафонской:
Что останется? Душу спрямить
В строчку черную, в тонкую нить
Примерно этим и занимается авторка — спрямляет витиеватое. В целом, есть ощущение, что для анализа стихов Марьяшиной их необязательно цитировать. Единожды ознакомившись с ними, любой читатель унесет с собой достаточно ощущения литературного (а может быть, даже литературного ощущения), чтобы говорить о них. Неискушенный читатель — потому что это стихи через край эмоциональные, вдрызг личные и по горло всеобъемлющие. Читатель искушенный — потому что таких стихов он, к сожалению, уже видел тысячи.
Нет, конечно, не конкретно таких. Здесь масса удач и находок на всех уровнях анализа. Великолепная акустика и метафоротворящие алогизмы, иногда в одной строке:
Прозвенят воздушных сколов гнезда
Бледных веток треснувшую гжель.
Едкие вкрапления житейской мудрости («И жена завелась, как заводятся блохи у псов»). Приятный в целом образный строй, достаточно легко балансирующий между тяжелым этно и городским романсом. И взаимопроникновение разных лексических пластов.
С последним, впрочем, возникают проблемы, свойственные очень многим стихам такого типа.
И, глядишь, постепенно привык он: окончил филфак,
Вновь лопату освоил в безденежье (старый лайфхак).
В общей классической драме этого стихотворения слово «лайфхак» выглядит как дискурсивная ошибка — одна из тех, что сплошь и рядом совершают в публичной речи носители власти и неумелые маркетологи в попытках говорения о современности. Это провоцирует криндж. Вряд ли авторка это планировала. Использование силлаботоники с конвенциональными просодическими приемами, а главное — с романтической интонацией, неизбежно влечет за собой некоторую инерцию, которой чаще всего чужды «приветы времени»: «деться некуда от сплетней прям отстой», «греки сбондили Елену по волнам», «Одевается, как на работу, и думает: “класс…”» (в рифму с квасом — особенном тяжело читать). К счастью, такого здесь немного. Но я посвящаю этому много времени, поскольку проблема — вопиющая, а заражен каждый третий. Даже пыльная Паллада идет этим стихам больше.
Тем не менее, несмотря на все вышесказанное, я люблю такие стихи. Подозреваю, что читать их настолько же приятно, насколько и писать. Это мой сорт guilty pleasure: я люблю заигрывания с образами природы, разного рода выходы из психологического в мистическое, хорошую акустику и игры языка, которые в пространстве конвенционального стиха выглядят особенно притягательно. Стихи Марины Марьяшиной — это очень качественная литература, несмотря на недостаток новаторских решений.
Если же говорить о возможных направлениях для развития, то наверняка у авторки есть в списке прочтенного ряд поэтов, о творчестве которых она может сказать: «Я не знаю, как это сделано». Думаю, это то, к чему стоит стремиться при таком наличном уровне мастерства, как у Марьяшиной. В ее собственных стихах прием практически обнажен, а потому, каким бы виртуозным он ни был, значительная часть магии уходит. Объяснение фокуса может быть впечатляющим, но необъяснимое всегда будет сильнее.
Рецензия 2. Константин Рубинский о подборке стихотворений Марины Марьяшиной
Тексты Марины Марьяшиной затейливые и хорошо осведомленные о литературе и истории; мы читаем и проницаем сквозь них культурный фон Тютчева и Мандельштама, Ходасевича и Ахматовой, Бродского и Рыжего.
Причем перекличка эта очень высокой пробы — она не явная, не на уровне «Я это знаю, поэтому с восторгом процитирую». Интересен, например, последний текст — опосредованный диалог с «Уведи меня в ночь» Мандельштама. Читатель открывает для себя это будто ненароком, ловя себя на созвучии. Так же работает, например, фраза «Помяни мое слово» — не сразу приходит сравнение с «Сохрани мою речь»: некоторое время эта аллюзия ищется читателем.
С точки зрения традиционной искусности скажем стихам безусловное «да»: внутренние рифмы, изящество слога, точно найденные эпитеты и, как уже было сказано, густая насыщенность реминисценциями, то самое пресловутое ощущение жизни в мировой (или, по крайней мере, российской) культуре как у себя дома.
Однако в этой свободе чувствуется и некоторая «академическая» скованность. При таланте автора речь идет об отсутствии дерзости сказать «свое», «по-своему», выпав из привычного потока — классического, стройного, силлабо-тонического, организованного правильно, подкрепленного веками.
Это та самая, говоря словами автора, «благодарность ярму» прошлого, которое в какие-то момент начинает над Мариной довлеть.
Понятно, что автор может, наподобие Бориса Рыжего, вплетать в эту классическую форму самую вольную современную лексику, например, «отстой» (рифмуя его с «последней прямотой» для контраста переклички), «фейсбук», «гугл-карту», «лайфхак» — это прекрасная игра. Но подобные элементы еще не сообщают актуальности текстам, а просто автоматически привязывают их к определенной эпохе, как к той же гугл-карте. Щелкнул — и вот геометка, маркер: я нахожусь здесь. Однако по смысловым коннотациям тексты остаются классическими, мыслящими классически: вот двойник, вот зудящее внутри слово-рана, вот черное молоко ночи, которое страшновато испить.
То есть, снова обращаясь к строкам автора, хочется пожелать и впрямь избавить голову от «Лесного царя» (то есть от навязчивых культурно-исторических аллюзий) и попытаться хотя бы ради эксперимента сказать что-то с чистого листа. Потому что сейчас у всех этих хороших текстов слишком единый, а значит, ровный тон. Да, они гудят мировой энергией, но лично во мне не могут пока сдетонировать — маловато дерзкого авторского «я».
Рецензия 3. Роман Шишков о подборке стихотворений Марины Марьяшиной
Первое, что подумалось при прочтении подборки, — эти стихи очень напряжены. Нет, не сдержаны, а именно напряжены, как перед встречей с неприятным человеком. Думается, что таким человеком для лирической героини Марины является город как таковой, вероятно далекий, провинциальный. На это указывает множество деталей:
Тот, что, как стих, с барачных стен слетал,
в дожди взмывая каменной Палладой
над городом бетонных пирамид,
на пиксели рассыпавшимся как-то
Пространство этих стихов довольно подробно. Можно сказать, что Марина воссоздает дантовский ад на русский манер, за основу которого она берет, как уже упоминалась, русскую провинциию. И под провинцией имеется в виду не деревушка или пгт, а вполне себе крупный город, в котором вся «культурная» жизнь (словно бы) сосредоточена вокруг огромного уродливого торгового центра.
в склепе лет в подвальном зале в пальцах мойр
Или:
В окружившем пространстве, в аду, где любви просто нет
Или вот еще одна характерная деталь:
Ни прутьев, ни когтей
вопросов, бьющих в лоб «ну че, как сами?»
Оставь меня. В зрачки земли, как тень,
уставься потускневшими глазами
Вот это «ну че как сами» — говорит не кто иной, как инфернальный гопник («будешь бос как всякий люмпен бред и тут»), может, даже родственник лирической героини (что говорит и о ее неразрываемых корнях с этим адом). Обычно присутствие в стихах прямой речи, имитирующей разговорную грубоватую речь, смущает своей нарочитостью. Но со стихами Марины другой случай — тут эта грубая речь возникает не ради искусственного воссоздания современной речи, а просто потому что она не может не возникнуть. Это своего рода и есть тот двойник из второго стихотворения, которого знает любой, кто прожил в небольшом русском городке n-ное количество лет. Лирическая героиня сама хочет избежать столкновения с этим двойником, но, видимо, таков ее удел — учиться смотреть в глаза своему доппельгангеру.
Единственным волшебным клубком, спасающим лирическую героиню, является слово — Мандельштам становится символом спасения. А раз Мандельштам — символ, то слово всегда сопряжено с жертвенностью:
сдохну не выдам пусть расцветет во мне
запертых слов дрожащая ножевая
Или:
Что останется? Душу спрямить
В строчку черную, в тонкую нить
Иногда, правда, возникают и сомнения: так ли уж способен этот клубок вывести из русского Аида? «Прочитай. Ничто не всколыхнется»; «Стрекот строк, а смыслами полны ль?»
«Стрекот строк» семантически родственен «стрекозам смерти» все того же Мандельштама. Но ответом на сомнения в могуществе слова будут строки не Мандельштама, но нашего современника — Виталия Пуханова.
Нет сумрака под небесами,
И в слове спасения нет,
Но даже когда не спасает —
Оно называет предмет.
И в слове от смысла далеком,
Знакомом, прозрачном на свет,
Есть тысяча странных волокон,
Которым названия нет.
Он видит травинку в бинокль,
Глядит в микроскоп полевой,
И в смысле своем одиноком
Восходит она над травой.
Тогда он снимает ботинки
И голову прячет в траву,
И рифма «травинка — кровинка»
Впервые приходит ему.
Он благодарит, засыпая,
Что в слове спасения нет.
Что он никого не спасает
И лишь называет предмет.
Рецензия 4. Евгений Абдуллаев о подборке стихотворений Марины Марьяшиной
Мне трудно говорить о стихах Марины Марьяшиной. Они кипят словами. Слова, образы, фонемы перетекают друг в друга, и это «все во всем», эта смысловая и, зачастую, звуковая неразличимость крайне затрудняет любой отзыв, не говоря уже о разборе.
Все же начну с разбора — со стихотворения «Землекоп возвращается в землю бобовым зерном…»; оно мне как-то больше подходит по размеру. Я имею в виду, конечно, не пятистопный анапест, а размерность стихотворения для критического разговора, для сомнений и похвалы. Благо и хвалить есть за что.
Мир, дрожащий всем телом, который никак не обнять,
На застиранной тряпке лежит, розоватый слегка,
И лампадка в больничном окне обжигает снега.
Это, конечно, перекличка с мандельштамовским «весь в музыке и пене, / Железный мир так нищенски дрожит», но без привкуса вторичности: тонкая, метафизическая. Или «Как и все вновь прибывшие: красен, двурук, одноглав». Очевидные эпитеты (каким быть человеку, как не двуруким и одноглавым?) приобретают остраняющее, парадоксальное звучание. Вообще, как мне показалось, это самое удачное стихотворение в подборке — и по мысли (человек между жизнью и смертью), и по образности, и по музыкальности.
За пределами «Землекопа» все не так очевидно. И образы — зачастую не столько многозначные, сколько невнятные, и звучание — порой на грани какофонии. Что-то выговоришь с усильем: «Прозвенят воздушных сколов гнезда», «Стрекот строк, а смыслами полны ль?»… Что-то дает неопрятный стык: «В дня разрезе» (слышится: «в неразрезе»). «Мысль, пылая» («мысль былая»), «И не выйду — качаться, как вой» («качаться каквой», есть — голова, а есть какая-то «каква»); «вышел в поле — а коня нет» («оконянит»). «Ответь же. Просто ты» («простоты»); «деться некуда от сплетней прям отстой» («прямо стой»), ну и какие-то «бредытут» и «жестидля» («будешь бос как всякий люмпен бред и тут», «Вздыбив шерсть и рыча, приблизимся, жести для»). Плюс звучание, «засоряющее», на мой взгляд, стихи междометиями. «Я б сказала». «Полны ль». «Честнее было б».
Фонетическая невнятность порой соседствует со смысловой. «Помяни мое слово: ночью наступит снег / На распаханных ребер тонкие магистрали». «Наступит снег» — это очень хорошо, но дальше… «Свистопляской двухвостой плети душа почата». В принципе, подобная смысловая «каша» — на грани сюрреализма — могла бы быть оправдана, если бы она была осознанным приемом (как, кстати, и фонетическая небрежность). Но тогда это должно проводиться последовательно, из строки в строку, из стихотворения — в стихотворение. Но пока это такие моменты явно «выпадают» из стиховой ткани подборки, они случайны (хотя и не редки) в ней, и потому выглядят как авторские недочеты.
В целом — ощущение от стихов автора растущего, поэтически взрослеющего, нащупывающего свой путь. В качестве пожелания — больше внимания к работе со смыслом и, особенно, со звуком (может, стоит давать свои стихи прочесть другим, чтобы услышать их со стороны: так легче уловить все фонетические «сбои»).
Рецензия 5. Гора Орлов о подборке стихотворений Марины Марьяшиной
По сравнению со сжатой подборкой Артеменко (не сопоставлять не получается, потому что они две находятся рядом и во внимании), стихи Марьяшиной выглядят наполненными действиями. Они в ее работах наперебой. Первое стихотворение начинается с глагола. «Прочитай», — императивно требует поэтесса.
Если стихи Даниила Артеменко требовали к себе детального внимания, то эти тексты буквально обращены к большой читательской публике, ориентированы на массовый глаз. Потому что приемы, которые используются в ее поэтике, широко знакомы. Любовная лирика, разбавленная рассуждением о природе. Такие стихи готовы быть узнаны с первой попытки. Их смысл не затуманен ни концептуальным новаторством, ни лексической окказиональностью.
Однако персональный опыт наполняет стихи Марьяшиной новым и инаковым смыслом, уводя от возможной банальности. Личный опыт делает и обыкновенные вещи — поэтически значимыми.
Ведь не все умеют пользоваться строкой и словом, поэтому им нужны выразители, чтобы мнемонически отразиться в чужих рифмовках. Не все знакомы и с классическими примерами поэзии, поэтому стоит не забывать об обновлении вневременных сюжетов и переписывании их на свой лад. Со своим синтаксисом и эмоциональным багажом.
В этом смысле подобная поэзия рассчитана не только на читателя, но и на более скорый, оперативный отклик. «Усмирять своего двойника» — не размышлял ли об этом почти что каждый? Тексты же Артеменко больше усилие интеллектуальное, более композитное удовольствие. Они на разных уровнях, но это про удовольствия — тоже. Например, от уверенно бегущей строки, в которой видна филологическая выверенность.
ночь сочится из пробоин и запруд
словно разум обгоняет мало ждал
вышел в поле — а коня нет
Мандельштам
Рецензия 6. Татьяна Грауз о подборке стихотворений Марины Марьяшиной
Иногда я думаю, вправе ли я говорить о стихах других поэтов и в особенности о стихах поэтов молодых. Нужны ли молодому поэту мои слова? И приходит растерянность… но я попытаюсь её преодолеть и сказать, что в подборке из семи стихотворений Марины Марьяшиной чувствуется плотность поэтического говорения, насыщенность образов, литературная образованность — особые приметы поэтического мышления, по которым всегда можно узнать и выделить в литературной среде студентов и выпускников Литинститута.
В этой подборке Марины Марьяшиной явная (или тайная) страсть к Серебряному веку, Мандельштаму, Ахматовой, Есенину и многим другим поэтам плотно спаяна с актуальной лексикой и довольно значительным числом отсылок не только к мировой литературе, кинематографии, современным философским воззрениям («Отлетающий в мысленный лес», «Ты есть форма пустоты»), но и определенное мифотворчество, являющееся, как мне кажется, одним из трендов современной поэзии. Небольшой корпус текстов Марины Марьяшиной — замечательная модель такого рода высказывания.
Прочитай. Ничто не всколыхнётся.
В дня разрезе, как его ни сшей /…/
Жёсткость разговора и в то же время пластичность и достаточная гибкость строки, умелое введение в поэтический текст диалогов и просторечий, сложность образов и некоторая расшатанность смыслов (возникающая иногда благодаря анжамбеманам), пунктирное движение мысли и интонационное многообразие.
Сотни раз на выцветшей земле я,
В первый раз к тебе пристала — сдуть
Эту боль. Ты знаешь, я б сказала…
(Стрёкот строк, а смыслами полны ль?)
— Вон, гляди. В созвездии зигзага
Над окном цветёт звезда-полынь.
Однако в последнее время я всё больше думаю о чуде поэтического слова и о том, как это чудо возникает и проявляется. И почему некоторые стихи во мне как в читателе (и человеке) что-то смещают, перемещают в область непознаваемого, а другие так и остаются просто словами, которые пришли, побыли в тебе какое-то время странными, немного шумными гостями и ушли, оставив еле чувствуемый след своей смятенной, ранимой и такой безутешной жизни.
Подборка стихотворений Марины Марьяшиной, предложенных к обсуждению
Марина Марьяшина. Поэт, прозаик, литературный критик. Родилась в городе Муравленко, ЯНАО. Окончила Литературный институт имени А.М. Горького. Главный редактор литературного журнала «Альдебаран». Лауреат международного форума «Фермата» в 2017 году, «Золотой Витязь» (2019), премии Справедливой России в номинации «Молодая поэзия России» (2019) и литературной премии «Двенадцать» (2019 год). Печатается в журналах «Зинзивер», «Зарубежные записки», «Менестрель», «Дети Ра», «Дон», «Нева», «День и ночь», «Кольцо А» и др. Живет в Москве.
***
Прочитай. Ничто не всколыхнется.
В дня разрезе, как его ни сшей,
Прозвенят воздушных сколов гнезда
Бледных веток треснувшую гжель.
В тишине шипастой, мысль, пылая,
Поскребется (кто ее зажал?).
Что во мне, и кем тебе была я —
Расскажи синицам и стрижам,
Что садятся на руку, смелея,
Прелых зерен склевывают ртуть.
Сотни раз на выцветшей земле я,
В первый раз к тебе пристала — сдуть
Эту боль. Ты знаешь, я б сказала…
(Стрекот строк, а смыслами полны ль?)
— Вон, гляди. В созвездии зигзага
Над окном цветет звезда-полынь.
Двойник
Все равно ли тебе, все равно ль?
Если ты для другого, как ноль,
Отлетающий в мысленный лес
Дребезжаньем серебряных рельс
Беспокойный двойник пустырей,
Черных сосен (избавь поскорей
Мозг — от мыслей, бегущих зазря,
От себя, от лесного царя,
Двойника, проходимца, слепца…)
Темноту обтирая с лица,
Загляни в огневые зрачки,
И себя, как бумагу, сожги.
Будет ком шевелиться во рту —
Знай же: я это, я не войду
И не выйду — качаться, как вой,
Над горящей своей головой.
Что останется? Душу спрямить
В строчку черную, в тонкую нить,
Думать разве, что жизнь не долга:
Усмирять своего двойника.
***
…и оттого молчание мое
еще заметней там, где многолюдно,
что обещанья сводятся на е…,
а слово не товар и не валюта,
кому ж нужно? Ответь же. Просто ты
как флюгер на ветру, постичь себя не
можешь. Ты есть форма пустоты,
как между спин скользнувшее зиянье.
Оставь мой дом, входящий по средам
господь людской, гостиной и парадной,
Тот, что, как стих, с барачных стен слетал,
в дожди взмывая каменной Палладой
над городом бетонных пирамид,
на пиксели рассыпавшимся как-то.
Честнее было б: вьюгой перевит,
останется фейсбук и гугл-карта,
и ничего. Ни прутьев, ни когтей
вопросов, бьющих в лоб «ну че, как сами?»
Оставь меня. В зрачки земли, как тень,
уставься потускневшими глазами.
***
Землекоп возвращается в землю бобовым зерном,
Отдыхает и слышит: уж кто-то зовет на земном
Лубяном языке, надоевшем, как редька и квас.
Одевается, как на работу, и думает: «класс,
Отоспаться не дали». Выходит и видит: опять
Мир, дрожащий всем телом, который никак не обнять,
На застиранной тряпке лежит, розоватый слегка,
И лампадка в больничном окне обжигает снега.
Кто-то в белом берет его за ногу. Вниз головой
Оказавшись, кричит землекоп, и, срываясь на вой,
В окружившем пространстве, в аду, где любви просто нет,
Ищет средство спасения: ночь, алкоголь, пистолет.
Но потом кто-то теплый погладит, нашепчет ему:
«Баю-баюшки, милый». И он, благодарный ярму,
Обживается здесь, изначальный порыв отогнав,
Как и все вновь прибывшие: красен, двурук, одноглав.
И, глядишь, постепенно привык он: окончил филфак,
Вновь лопату освоил в безденежье (старый лайфхак).
Увеличил пространство себя, от ступней до усов,
И жена завелась, как заводятся блохи у псов.
Только все устаканилось — маятно стало. И вот
Как приходит зима, выставляя свой белый живот,
Он подходит к окошку и думает: сяду за комп,
И не слышит зерно в нем, что в землю пора, землекоп…
***
я скажу тебе с последней прямотой
деться некуда от сплетней прям отстой
в чане мертвая водица злая темь
хуже некуда родиться в черный день
в пятницу чей лик пропоен (кончен труд!)
ночь сочится из пробоин и запруд
словно разум обгоняет мало ждал
вышел в поле — а коня нет
Мандельштам
он-то спасся (сколько силы!) от невзгод
но под каждым глазом синий небосвод
хоть запуганней зверька нет чем русак
а глядишь звезда сверкает в волосах
будешь бос как всякий люмпен бред и тут
все кого мы дюже любим предадут
пусть же пусть же пей сквозь щелку лунный брют
Бог сказал подставить щеку пусть мол бьют
безразличье вот что жалит злей меча
проглоти свинцовый шарик раз ничья
и под взгляд как на арену выйди к нам
греки сбондили Елену по волнам
на каком живет… не спеть ли этаже
то что все ж сильнее смерти ты уже
в склепе лет в подвальном зале в пальцах мойр
поминай меня как звали ангел мой
***
сходятся медленно в сумеречной волне
нити пространства город собой сшивая
сдохну не выдам пусть расцветет во мне
запертых слов дрожащая ножевая
тихо войду я в дверь я пришла на зов
улиц январских вытравивших молчанье
нет не хватает слов не хватает слов
правильных тех что все говорят в начале
страх мой волчок мой в лес меня поволок
холодно жить мне с ним вот и все пошла я
лежа рассматривать стены и потолок
так и промаяться время высвобождая
сон да и тот нейдет хоть слезой не сбит
встанет в углу да смотрит что нету мочи
хлопнуть балконной дверью до дна испить
черного молока набежавшей ночи
***
Помяни мое слово: ночью наступит снег
На распаханных ребер тонкие магистрали.
Станет ясно тогда: паршу обдирая с век,
Никогда мы не видели снов. Мы вообще не спали.
Мы боялись уснуть, застигнутые врасплох,
Человеческим злом запуганные волчата,
У которых от ласки только больной восторг,
Свистопляской двухвостой плети душа почата,
Вздыбив шерсть и рыча, приблизимся, жести для,
И к ногам упадут остатки рогов и перьев,
И внезапного счастья ржавая шестерня
Шевельнется внутри, кровавую жижу вспенив,
Все, что было, давно истаяло, утекло…
Понеси меня, волчья сыть. Я идти устала
По высоким снегам — в ощеренное тепло,
Жить с людьми наравне, любить и не ждать удара.
