Анастасия Бугайчук // Призракам угасшего алфавита

***

всё тянется сливочным долготерпеньем,
вспыхивает, затихает,
светло-розовой дымкой ложится
на плечи полей-иностранцев,
чествует скорую неизвестность,
мушьим бисером застывает.

кто я тебе,
отрицающий память растений,
следом за мной идущий?
я не смогу быть тебе полезным,
разве я то, с чем ты ещё не знаком?

скучно, скучно держать равненье
на столь очевидные вещи,
удиви меня пеплом, гранатом,
нескончаемым фейерверком,
отведи на парад,
очисти от смертной шкурки,
крутани волчком,
а после оставь одного
примерять своё новое тело,
скрученное из папиросной бумаги
и никого не впечатливших побед.

***

один стакан — для нежности,
которую я нет-нет да испытываю
к человеку, сидящему в своей комнате
на другом конце света.

второй стакан — для мелочи,
которую я сбрасываю каждый раз,
когда возвращаюсь домой.

я коплю эту мелочь, словно смогу выкупить ещё один килограмм
доброго к себе отношения.

но и сюда, как назло, проникает инфляция,
и вот уже единственное,
на что я могу рассчитывать, —
это редкие улыбки незнакомцев,
так отчётливо напоминающие твою.

однажды я загляну в первый стакан —
и там окажется пусто.
а вы говорите —
никаких экономических последствий.

***

что я увижу в твоих глазах?
бесконечные ели, дороги,
прах отца,
волнение матери по субботам,
наступавшего воскресенья
мерцавший страх

что я хотел запомнить,
мешая шаг
с воздухом синим,
разлитым отсутствием
перспективы,
замкнутой на вещах

твои ли, боже мой, отговорки,
бретельки, винтики,
бутафорки,
шуточки невпопад

или глухой мороз
подступающего покоя?
всё, что было твоим,
превращается в никакое,
тёмное маслянистое золотое

посмотри назад

***

красота, покинувшая пределы контроля,
море, вышедшее из берегов,
чёрный реющий флаг
над дистиллированным пространством мысли.
мы всё ещё здесь,
за этой решеткой вен,
в Латвии и Литве,
Польше, Чехии и Москве,
Воронеже и Калининграде.
и воздух такой, что можно скатать мякиш
и кинуть им в затылок мальчика,
сидящего впереди.
я люблю тебя — в переводе на наш язык:
прошу тебя, главное, не оборачивайся.
вряд ли я сумею сказать тебе что-то важное.

***

тот у кого невозможно спросить
как у тебя дела
сказать что-то обязывающе глупое
вроде я по тебе скучаю
если встать перед зеркалом
под правильным углом
непременно засияет из-под локтя

в такие вечера как этот
долго не получается уснуть

***

Есть несколько смертей,
которые сделают меня абсолютно несчастной,
и даже их я переживу.
ведь все вещи на свете приходится переживать
и пережёвывать,
как невкусную,
но полезную пищу.

вот и ваша воображаемая смерть,
которая непременно наступит, —
что-то вроде обязательного приёма пищи:
ложечка за маму, ложечка за папу,
вставшая костью в горле
твоя маленькая розовая смерть,
обуглившаяся по краям.

думаю, было бы здорово
подготовиться к ней заранее,
принимать дозированно,
усваивать твою смерть день за днём,
год за годом,
пока она не станет частью моей экосистемы,
не будет высеиваться на анализах.

ничто другое в принципе примирить меня
с твоим существованием
не умеет.

***

я не знаю, что такое счастливая любовь.
не знаю, как отвечать на вопросы о счастливой и несчастной любви,
потому что большую часть времени
мне больно и страшно,
но говорить об этом — всё равно что пускать в ночной воздух сигнальные ракеты:
посмотри, какая нелепая выдалась жизнь,
буду рада, если с тобой этого не случится.

всё, чего я на самом деле хотела от этих лет, —
это выйти в поле, в ночное пространство, в льняную тишь,
превратиться в столбик, стеклянный шарик, ночной кошмар,
во что-то большее, чем любовь земного существа к земному же существу.
зря вы думаете, что я этого не могу.
я и не то могу.

мне вообще не кажется, что всё было создано для любви.
как самолёт, теряющий высоту,
знает о жизни больше, чем нам полагалось знать,
так мы говорим о прошлом, будто его и не было никогда,
а было что-то другое, большое и неправильное,
неправильное и чужое,
непостоянное, как вода.

я ничего не знаю о счастливой любви,
но точно знаю, каково это —
идти через залитую солнцем площадь,
говорить человеку: послушай, Аня,
Марина, Оля, Егор Сергеич,
мы оба знаем, что всё это ерунда,
но несмотря на всю эту воинствующую пустоту,
твою и мою неспособность увидеть вещи
такими, какими их задумывали до нас,
я хочу, чтобы тебе было радостно и легко.
хоть бы и без меня. особенно без меня.

и дело вовсе не в том, что я тебя не люблю
(а я правда люблю тебя, но любви не бывает много),
не в том, что я ревную тебя к мужчинам и женщинам,
к твоей идеальной жизни
(тут ты смеёшься — ну какая она идеальная),
но, может быть, в том,
что я никогда не могла понять,
чего же ты хочешь
и что мне со всем этим делать,
куда бежать.

потому что мне хочется выйти в ночной золотистый воздух,
кланяться светофору,
различать, что говорят на том конце пешеходного перехода.
мне нравится думать, что ты едешь в синем автобусе
в сумерках и в себе,
как большая красивая птица.
ты и есть моя красивая птица,
и на этом пора закончить.

*** 

кто был светел,
а кто горел —
каждый останется не у дел,
лимонадная взбучка стихотворений,
красоты пробел.

…и ни с кем из вас не случилось стать
за одним столом
из каштановой пыли,
пепла и никогда не кончающегося лета,
заключённого в дедушкиных сливах.

в конце концов, может быть, в этом
и состоит взросление:
избавиться от всех раньше,
чем они начнут пить твоё молоко,
претендовать на твое увядание.

милые, хорошие, не мои!
спасибо за то, что было,
и в особенности за то,
чего не было и не будет.

я вынесла из дома весь мусор,
проверила все карманы,
больше ни одного заблудшего каштана,
больше никакой свирепствующей любви

***

я гоню свои мысли,
не пускаю катушку думания дальше порога,
заклеиваю трещины в смысле бумажным скотчем.

все, все проваливайте из этой гостиничной комнаты!
к постояльцам здесь относятся хуже некуда,
залётных пташек линчуют,
влюблённых бьют
пыльными мешками по голове,
лакеи предпочитают накапливать мусор,
чередуя подстаканники
с невыполненными обещаниями.

всё ради того,
чтобы наконец порвать с буквами,
высмеять необходимость фиксировать,
перестать множить интерпретации
и дать призракам угасшего алфавита
улечься в свои могилы.