Ученые всей Землей бьются над неразрешимыми проблемами. Если мы будем знать больше, уметь больше, мочь больше, то жизнь обычного человека станет намного лучше и безопаснее. Но, как всегда, решение одних проблем ставит перед нами новые проблемы, и что делать обычному человеку — совершенно непонятно. Однако человеческий гений всегда устремлен в будущее, его всегда волнуют новые загадки и тайны, поэтому этот круговорот вечен.
Виталий Аширов может, как никто другой, балансировать на грани вымысла и реальности. В его рассказах абсолютно непонятно — автор описывает ближайшее будущее или уже наступившее настоящее. В новом рассказе Виталия Аширова смешались факты и фантазии, и это замечательно.
Вячеслав Харченко
Виталий Аширов родился в 1982 году в Перми. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Публиковался в журналах «Нева», Homo Legens, «Урал», «Крещатик», «Зеркало», на онлайн-ресурсах «Текстура», «Лиtеrrатура», «Полутона», «Топос» и др. Автор книги «Скорбящий киборг. Диаманда Галас за пределами ультрамодернизма» («Кабинетный ученый», 2019). Лауреат премии журнала «Урал» и премии им. Людмилы Пачепской.
Виталий Аширов // Cancermunication
Этиология онкологических заболеваний неясна. Мы можем останавливать рост опухолей, уничтожать вредоносные клетки и даже перерождать их в полезные. Однако долгое время были неизвестны причины, побуждающие здоровую телесную ткань мутировать. К единому мнению ученые не пришли. Широко распространены теории дефектной наследственности, канцерогенных продуктов и экологического загрязнения. Однако подтверждено только косвенное влияние перечисленных причин, прямого воздействия обнаружить не удавалось в течение трех столетий, до тех пор, пока профессор Эдвард Пузырев (Ph.D, колумбийский университет) в 2023 году не обнародовал результаты своих многолетних кропотливых трудов. Само название доклада было провокативным — Cancermunication (непереводимая игра слов) — а содержание и вовсе заставило ученую аудиторию напрячься, кое-кто из консерваторов был вынужден уйти, хлопнув дверью, те же, кто остались и выслушали речь (тихую и спотыкливую, Пузырев не был оратором) до конца, засыпали лектора вопросами, на которые он даже не пытался отвечать, объявив, что вскоре выпустит расширенную версию доклада (и сдержал слово; она вышла, оформленная в небольшую книжицу карманного формата, спустя полтора года после скандального выступления, — и вновь поднялся утихший было ажиотаж).
Идея Пузырева, его открытие, до смешного проста и легко укладывается в три слова, открывающих монографию: «Коммуникация вызывает рак», все остальное посвящено детальным, практически математическим доказательствам этого парадоксального, если не сказать эпатажного, заявления. Одна за другой следуют рентгенограммы с пояснительным текстом (обширная латинская терминология), затем идут графики статистических исследований со ссылками на формулы именитых статистов, микрофотографии патогенных образований, химические анализы, и опять фотографии, как будто Пузырев изначально знал, что докричаться до мира, сплошь населенного скептиками, можно будет лишь с помощью визуальных свидетельств.
Коммуникацию он понимает трояко — прежде всего как процесс общения (неважно, разделяемый или однонаправленный, письменный, жестовый или вербальный), а также как намерение и непроизвольную коммуникацию. Каждая из этих форм чревата развитием онкологического заболевания у индивида, принявшего в ней участие. Степень и уровень патогенности зависит от формы коммуникации.
К агрессивным формам с обязательными метастазами относится вербальное общение. Степень поражения зависит от количества слов, произнесенных за определенный период (отпечатки слов накапливаются на специальных нервных волоконцах, как следы штемпеля на бумаге), и количества ответов (особенное значение имеет так называемое наложение фраз, когда собеседники говорят в унисон).
Под ударом находятся работники умственного труда. Экскурсоводы редко доживают до тридцати (у них образуется лимфома). Преподаватели подхватывают саркому поджелудочной железы в возрасте сорока пяти. Диспетчеры умирают от лимфомы, доживая в отдельных случаях до шестидесяти. Крайний срок жизни менеджеров, коммивояжеров и пиар-агентов — тридцать пять лет (их убивает саркома сердца). Политики и судьи, как правило, доживают до сорока и кончаются от саркомы прямой кишки. Актеры, даже играющие немых персонажей, коммуникабельны по определению. Редкий артист доживает до двадцати семи. Его бич — опухоль печени. Кинофильмы — формы кладбищ.
Труднее определить средний возраст жизни болтушек и болтунов, которые делают молчаливую работу (к примеру, занимают должность сторожа), но дома треплются с кем попало обо всем подряд. Точные цифры получатся, если количество произнесенных букв умножить на количество минут, проведенных за разговорами (формула Пузырева). Едва ли возможно произвести правильный подсчет, если только с детства не наблюдать за тем, как растет болтунья, записывая ее речи на диктофон (эксперименты в данном направлении проводятся).
Доказано, что вербалика производит злокозненное действие с того момента, как ребенок начинает разговаривать (довербальные сообщения также вредны, в том числе и подаваемые из живота матери).
В целом на скорость развития рака влияет громкость голоса, четкость (профессионально поставленные фразы наиболее канцерогенны) и даже индивидуальные свойства тембра (более звонкие голоса продуцируют рак быстрее).
Опасное воздействие оказывает и лексика говорящего. В частности, англицизмы крайне патогенны.
Длина слов влияет на степень канцерогенности. (Пузырев обнаружил неожиданную обратную зависимость: чем короче слово, тем опаснее; сложносоставные латинские термины, как правило, не представляют угрозы).
Интересно, что иностранная речь, произносимая носителем того или иного языка во время обращения к человеку, который не понимает ее, почти безвредна. Безопасны бесконтрольные речевые монологи больных шизофренией (в том случае, если собеседнику трудно понять содержание) и звуковые судороги заик. Менее токсична и вынужденная речь. Например, показания, выбиваемые с помощью пыток. Не так опасны диалоги людей, лишенных глубокой эмоциональной связи (случайные разговоры в трамвае), зато смертельны беседы влюбленных, убийственны ожесточенные словесные баталии в курилке среди студентов гуманитарных ВУЗов.
Пузырев также зафиксировал явление пассивной коммуникации (по аналогии с пассивным курением), когда рядом происходит оживленная беседа, и человек помимо желания внимательно слушает, примеряет на себя какие-либо факты из нее и сами собой на язык лезут язвительные ответы (не превращаются в звуковую волну и умирают на уровне мысленной субстанции, отравляя кровь).
При письменном (и жестовом) общении рак развивается медленнее, меняется местоположение опухолей. Так, письмо, если оно направлено в одну сторону, например, писательское, вызывает злокачественную опухоль языка и носоглотки. Письмо, используемое для переписки с приятелем (даже в формате сообщений социальной сети) ведет к развитию рака головного мозга. Жестовое общение (в духе принеси-подай) продуцирует лейкемию.
На рост рака влияет интенсивность актов письма, почерк (если текст рукописный — людям с разборчивым почерком повезло меньше), выбранный шрифт (times new roman особенно токсичен).
Пузырев считает, что от коммуникации внутри социума не избавлен никто и попытки ее выключить обречены на провал. Немые общаются жестами. Аутисты понимают язык таблеток. Младенцы обладают выразительным взглядом. Слепоглухонемые инвалиды чувствуют прикосновения и коммуницируют дрожанием ресниц (накапливая таким образом в крови токсины рака).
Те, кто осмысленно пытается ускользнуть из пут коммуникации, терпят поражение. Отшельники, отправляясь в неизведанную глушь, в качестве незримого балласта везут с собой коммуникативные системы, созданные цивилизацией, начиная от книг и заканчивая машинальным взглядом в зеркало: все ли в порядке с прической. Не говоря уже о том, что в действительности он едет не для того, чтобы избавиться от коммуникации, но чтобы сменить одну форму общения на другую — разговаривать с птичками, внимать журчанию ручья. Возможно, среди людей ему не хватало коммуникации и здесь он найдет то, что подспудно желал.
Буддисты или христианские затворники, давшие обет молчания, продолжают интенсивно общаться жестами (нивелируя разницу в токсичности между вербальным и жестовым разговором). Причина отказа от контактов в этом случае парадоксальна. Они уходят от общения с людьми, чтобы беседовать с богом (или познавать ничто — форму сверхчеловеческого), то есть обращаются к более глубокой и эмоциональной структуре коммуникации, провоцируя стремительный рост неоперабельных опухолей в разных частях организма.
«Возможно ли осмысленное и целенаправленное сопротивление всем видам коммуникации?» — спрашивает Пузырев. И дает однозначный ответ: нет. Человек может произнести чепуху, не исполнить просьбу, совершать неожиданные действия, ломающие привычную систему речевых и жестовых связей, но тем прочнее и агрессивнее будут пассивная и непроизвольная коммуникации.
Мы коммуникативны на физиологическом уровне. Наши клетки контактируют друг с другом. В головном мозге имеется специфический отдел, ответственный за общение, своей разветвленностью он затрагивает мозговые полушария целиком. Его нельзя удалить или заблокировать. Любое наше действие или бездействие коммуникативно, печально заключает Пузырев. Хуже всего приходится работникам интеллектуального труда, пишет он в третьей главе, выживаемость среди них равна абсолютному нулю. Есть небольшой процент выживших среди простого народа — грузчиков, кладовщиков.
И что характерно, рак прежде всего поражает людей веселых, открытых, общительных. С неохотой подступает к угрюмым и злым.
«Но ведь это не выход — закрываться от мира и копить ненависть!» — восклицает Пузырев, — «тем более, канцер рано или поздно доберется и до таких (забудем про отдельных везунчиков, их ничтожно мало), нужно искать иной способ победить онкологию. И я его нашел!» — без ложной скромности пишет автор.
Устройство, представленное сразу после презентации монографии, было громоздким и напоминало яйцерезку размером с овощной киоск (хотя название заявляло изящную и компактную вещь — «скальпель Пузырева», пройдет немало лет, прежде чем аппарат приблизится и внешне и по своим свойствам к этому наименованию).
Профессор вызвался лично продемонстрировать работу изобретения, для чего с помощницей (супругой) закрылся в прозрачной будке. Там были установлены два детских стульчика, над ними висело множество натянутых проводов. В тот момент, когда испытуемые принялись активно коммуницировать, второй ассистент нажал кнопку на пульте. Полотно с проводами медленно опустилось, пройдя вплотную между телами. Раздался резкий звук лопнувшей струны, и на долю секунды те, кто присутствовал при опыте, ощутили глухоту. Профессор прекратил общение, он блуждал по будке, что-то собирая невидимое и, прижав найденное к груди, словно охапку цветов, вышел к публике. Видите, взволнованно сказал он, мы срезали коммуникацию.
И если сперва некоторые усомнились в его психическом здоровье (особенно когда Пузырев с улыбкой протягивал пустые руки), то, приглядевшись, увидели, что на них лежит прозрачная субстанция, похожая на пленку от папиросной пачки. Она расползалась широкими пластами, была многослойной. И невооруженным взглядом практически не видна. Это и есть вещество коммуникации, объявил профессор.
Как Пузырев пояснил в интервью парижской газете Biaffo, он научился работать с низкоуровневой структурой общения, смог обнаружить «бифуркационные точки» ее физической явленности, то есть места, где данная форма закрепляется на субатомном уровне. Система тончайших молекулярных ножей срезает якорьки коммуникации (представьте парниковую сетку, закрепленную на четырех кривых и ржавых гвоздях — вот эти гвозди и удаляет скальпель Пузырева), пока она не успела отравить кровь. Совершая процедуру срезания после каждого акта общения, можно если и не полностью предотвратить развитие раковых заболеваний, то значительно их замедлить или трансформировать в доброкачественный тип.
Сперва с недоверием, затем со все большим ажиотажем по всему миру были проделаны дополнительные опыты. И все они подтвердили эффективность скальпеля. И вот тогда воодушевленное человечество всерьез взялось за профилактику и лечение онкологии. Сперва в качестве экспериментального и крайне дорогостоящего формата. Пациенты проживали в расширенной скальпельной будке, где и совершали акты коммуникации. Люди подбирались таким образом, чтобы им было о чем поговорить. Некоммуникабельных не допускали до опытов. После особо бурных бесед автоматическая система включала вырезание. Речевая пленка в тот период подлежала немедленной утилизации. И так продолжалось месяцами (в сотнях будках по всему миру). Затем пациентов тщательно диагностировали (снова и снова удивляясь эффективности лечения) и выпускали. Через год требовался повторный курс. И так всю жизнь.
На этом этапе ведущие мировые светила медицины задумались об уменьшении устройства. В коллаборации с гениальными инженерами они смогли создать «портативный скальпель Пузырева» — сегодня используются модернизированные версии этого аппарата (одна из недавних разработок крепится к одежде и в нужный момент движется). Его суть (и целая техническая философия) заключалась в том, чтобы пациент не был рабом замкнутой комнаты, но сам в любое удобное время мог с легкостью срезать наросшие слои коммуникации. «Скальпель» обрел внешний вид настоящего скальпеля. В ручке был электронный механизм. Лезвие являлось многоступенчатым конструктом (вообразите бритвенный станок, но с сотней разного размера лезвий (вплоть до микроскопических), и не стальных, а тонких резиновых канатиков).
Аппарат элегантно доставался из кармана (лежал в чехле, похожем на футляр от очков). По нажатию кнопки активировался. Лезвия начинали мелко вибрировать. Быстрыми скользящими движениями (в инструкции стрелочками указано, как правильно срезать), человек снимал наросшую коммуникацию, презрительно отшвыривал в сторону и спокойно продолжал беседовать.
Это должно войти в привычку, писали медицинские вестники, как, например, причесывание.
Широкие массы встретили в штыки такое смелое нововведение. Несмотря на яркие рекламные кампании, скальпелями стали повсеместно пользоваться лишь спустя три года после старта продаж. Сначала народ смеялся над идеями Пузырева. Были даже образованные господа, которые призывали запретить «пузыревщину», а самого профессора проверить на мошенничество. Типичный лохотрон, в 90-е такого было много, ворчали пожилые люди, приводя в пример телемагазины, где раньше что только ни продавалось, включая пылесосы для комаров. А я, пожалуй, куплю парочку детям на игрушки, интересный, стильный девайс, говорили тетки за тридцать.
Мало кто воспринимал скальпель всерьез. А это была революция.
Через три года те, кто усердно пользовался аппаратом, не заболели раком. Те, кто искоса наблюдал за ними, ожидая провала (хоть какой-нибудь, может, не смертельной, но обязательно злокачественной опухоли), не поверили своим глазами и ринулись в магазины, где лежали никому не нужные приборы. В кратчайшие сроки устройства Пузырева были сметены с прилавков. Народ проникся технологией. Она вошла в моду. Теперь со скальпелями козыряли. Нарочно клали на видное место, чтобы собеседник знал — визави заботится о собственном здоровье и экологически безопасен. Их использовали при любом удобном поводе и без повода, лишний раз щегольски подрезая безопасное уже пространство вокруг головы.
Их всячески тюнинговали — сначала кустарным способом, затем подтянулись крупные компании, создавая разнообразные варианты ножей. Пользовались спросом бисерные инкрустации, золотые напыления и звуковые сигналы при работе лезвия и даже целые мелодии (закачать альбомы популярных групп — запросто). Продавались защитные пленки и чехлы кричащих цветовых оттенков. Одно время всех восхищали RGB светодиоды на рукоятке (приятный побочный эффект: коммуникация в цветном свете переливалась, как рыбья чешуя).
Уточнялась и усложнялась технология. Возникли дорогие «магнитные» скальпели, они точнее и сочнее подрезали пленку. Бюджетные варианты с минимумом лезвий. Вариант с камерой (запрещен). Со встроенными вилкой и ложкой. С дыркой посередине, чтобы крутить его в минуты стресса.
Постепенно у народа выработалось привыкание.
Скальпель получил негласное название — каттер. «А где мой каттер?» — рассеянно рылась жена в косметичке. «Надо же, каттер разрядился», — растерянно восклицал мужчина. «Хочу новый каттер!!!» — сучила ножками девочка, вися у мамы на руке.
С первых недель внедрения каттеров кривая онкологических заболеваний резко пошла вниз. Вскоре она достигла исторического минимума, а затем и перешагнула его, приблизившись почти к нулевой отметке. Отныне рак нам не страшен. Мерзкое чудовище повержено. Теперь люди умирают от гриппа, ангины, инфаркта, от холеры и коровьего бешенства, от коклюша и полиомиелита, от тысячи иных причин, но не от рака, не от рака.
Отдельно стоит сказать о коммуникационной пленке. Ей посвящен специальный раздел в канцеросемиологии, новой науке на стыке языковедения, физики и медицины, обязанной своим возникновением открытию Эдварда Пузырева.
Сперва ее пытались использовать в автомобильной промышленности для производства стекол, в космической отрасли — для создания гигантских спутниковых антенн. Модники и модницы носили плащи со вставками данного материала. Профессор Пузырев, тем не менее, организовал исследования этого вещества и довольно скоро начал предостерегать общественность от контакта с пленкой. К нему прислушались лишь после того, как люди, которые вплотную работали с ней, скоропостижно скончались от невиданных ранее и необычайно агрессивных форм рака. Буквально на глазах испуганных родственников кожа больного покрывалась наростами, трескалась, испускала зловоние, на третьи сутки страданий наступала смерть. Привычные лекарства были беспомощны.
Тогда вспомнили про статьи Пузырева. Профессор недвусмысленно говорил, что пленка оказалась не просто токсична (как токсична в момент разговора — срезанная), она проявляет свойства, близкие к радиоактивности. После того, как пройдет несколько дней, пленка загнивает, источая сильнейшую коммуникацию (как если бы собрались сотни болтунов и заговорили одновременно). Эффект усиливается в зависимости от ее количества. Складировать рулоны пленки или даже создавать помойные ямы, наполненные этим веществом, — плохой вариант. Обескураженное человечество долго не могло понять, как быть с этим, казалось бы, естественным отходом нашей физиологии. Профессор предостерегал от обычных средств утилизации, сжигания или растворения в кислоте. В таком случае выделяется агрессивная и мощная волна рака. Убивает всех, кто находится рядом, с бешеной скоростью облетает планету, разрывая на куски все живое, встреченное по пути. Нельзя и закапывать в землю — период распада занимает полтора миллиона лет (то есть в нашем смысле вечен). Все это время она будет источать раковые волны.
Расписав невеселые перспективы, Пузырев предложил выход из ситуации. Пленку необходимо запаковывать в свинцовые контейнеры и отправлять в космос. Именно этот метод применяется сегодня. По самым скромным подсчетом, люди отправили в свободное плавание двести триллионов тонн коммуникационных отходов. Если верно утверждение Пузырева, что в пленке перманентно происходят паразитные речевые процессы, то в ближнем космосе сейчас шумно, как в воскресный день на базаре. Пузырев часто спорит со скептически настроенными экологами. Они утверждают, что загрязнение космоса нанесет вред и нашей планете (контейнеры попадут в солнце, расплавятся, и солнечный свет, полный горьких, укоряющих, радостных, язвительных, мучительных, бранных и нежных слов пронзит Землю, создав из нее гигантскую раковую опухоль), профессор же считает, что контейнеры направятся прямиком в черные дыры, где заглохнет малейший их шепот, потому что коммуникация генетически родственна черной дыре. Здесь много недомолвок, неясностей и трудностей, которые нам предстоит разрешить в дальнейшем.
