21 января 2024 в формате Zoom-конференции состоялась 96-я серия литературно-критического проекта «Полёт разборов». Стихи читали Александр Хан и Женя Мореева. Разбирали Ирина Чуднова (очно), Ольга Аникина, Лиза Хереш, Евгения Риц (заочно). Вели мероприятие Борис Кутенков, Григорий Батрынча и Андрей Козырев.
Представляем подборку стихотворений Жени Мореевой и рецензии Ольги Аникиной, Лизы Хереш, Евгении Риц и Бориса Кутенкова о ней.
Видео смотрите в vk-группе мероприятия.
Обсуждение Александра Хана читайте в этом же номере «Формаслова».
Рецензия 1. Лиза Хереш о подборке стихотворений Жени Мореевой
Читать стихи Жени Мореевой интересно; вдвойне интересно смотреть, какой поэтический путь она проходит за последние несколько лет моего наблюдения за её творчеством. Поэтому, несмотря на «дебютный» статус Жени в «Полёте», я скорее буду говорить о подборке и о её поэтике как об уже достаточно кристаллизовавшейся сетке, некотором полуитоге.
Стихи Мореевой организованы вокруг ритмических, песенных структур: часто именно они обуславливают жанр, темп и режим поэтического говорения. Для этого, в логике музыкального текста, поэтесса обращается к разным рефренам: от лексических повторов до анафор и куплетных схем.
Эта музыкальность объясняет своеобразие жанровых образований в поэтике Мореевой: отдельно мне хочется выделить группу текстов, которую бы я назвала сетевыми балладами, — это цифровизация заплачек, гаданий на суженого, новое прочтение «Девичьей памяти» Елены Фанайловой или других «женских» текстов вплоть до дискурсивного и инновативного первенства «Ф-письма».
Кажется, что именно в этом напряжении — значительности музыкальной организации и открытости чувства лирической субъектки — и находятся тексты Мореевой. Они могут быть как нарочито открытыми читателю («как мир становится незнакомым…»), так и заворожёнными мелодией, которую они создали самостоятельно, — и в этой чарующей нерешительности, балансирующей между модернистскими считалками Цветаевой и звуковыми сгущениями Михаила Гронаса, они начинают жить.
Рецензия 2. Ольга Аникина о подборке стихотворений Жени Мореевой
Стихи Жени Мореевой звучны и музыкальны, ритмизованы и довольно прозрачны; они лишены явных технических пробоин и смысловых дыр. Иногда автор использует рифмовку, причём рифмованные тексты в итоге проигрывают нерифмованным, где поэтическое с большей лёгкостью освобождается из речи. Возможно, Женю саму заставляет задуматься эта особенность её говорения: в двух стихотворениях из восьми встречается рефлексия вокруг самого понятия речи и попытки нащупать точку появления её из небытия (тексты «формулируется имя…» и «по-моему очень похоже на слоги…»).
Вокруг речи как таковой и способов выхода её наружу построена вся эта подборка. Не случайно автор сама выкладывает важное поэтическое свидетельство о себе: представляя себя (своё тело) в виде ящика, она находит внутри самое важное: книги, лампу, мессенджер и роутер для связи с окружающим миром — а мы знаем, что подобная связь осуществляется также посредством слова. Кроме того, ещё в двух стихотворениях подборки встречается обращение к литературным жанрам: «колыбельная», «сказка». Сквозным словом для подборки я вижу слово «имя»: «и я не смогу улыбаться так радостно имени твоему», «никто не вспомнит ничьи имена», «формулируется имя». Имя — адамова, человеческая вотчина, в отличие от действия, вотчины Всевышнего: первым делом первого человека была раздача всему сущему имён. А самому человеку имя нужно, как говорит Женя Мореева, «чтобы я прозрел узнал кто я такой».
Поиск пути возникновения речи — «внезапной речи», поэтической речи, речи как чуда, речи как имени — волной прибивает автора к вещам трагическим, горестным, пережитым: в тексте «как мир становится незнакомым…» проступает открытие: оказывается, речь растёт не из мира и покоя, а из страха, который способствует остранению, искажению окружающей вселенной. Прежде чем сущее сделается явлением высказанным, оно обязано деформироваться, дрогнуть — иначе человек может не заметить в нём очень многого, потому что глаз человеческий ленив, а мозг и подавно, — оба привыкли бродить привычными путями. И речь даже не о пресловутом «выходе из зоны комфорта», а о переживании гораздо более глубоком, необратимом, таком, каким может стать потеря близкого человека. Искажённый горем мир способен высекать слово.
Смириться с таким открытием можно только в том случае, если в тебе есть силы его принять; большую часть стихов подборки Жени Мореевой я вижу как попытку отыскать способ этого приятия — через тексты, в которые вложена функция заговора, магической формулы, утешительной песни. Скрытые от глаз попытки «положить тело на пуховую перину»: «поздно поздно дорогая горевать», «тут не будет ни страшно ни грустно / тут не бойся не злись и не думай», «ты скоро станешь неуязвимой / большой и сильной большой и сильной», «малыш засыпай я твой сон берегу / стоя на сумеречном берегу», «как что-то посмело тебя расстроить / давай я их всех давай я их всех» и т. д.
И первый способ (поиск истока речи в пустоте), и второй (стихи как утешительная песня), — вполне себе хорошие пути для высвобождения из речи поэтической её функции. Но не единственные. Думаю, что та поляна, на которой этот автор ищет свою собственную землянику, пока ещё не обобрана до конца: ягоды ещё зреют. Возможно, на очереди ещё один путь: ответить себе на вопрос, куда испаряется волшебство, когда в речь приходит не только ритм, но и рифма. Рифмовать автор умеет — но, удерживая форму, чудо утекает сквозь пальцы. Почему? Может, это просто другая поляна, и до неё ещё нужно добраться.
Рецензия 3. Евгения Риц о подборке стихотворений Жени Мореевой
Стихи Жени Мореевой философские — они осмысляют речь, осмысляют мир предметов и понятий — и одновременно отражают мир ребёнка. Противоречия в этом нет, ребёнок — всегда вынужденный (или, скорее, вполне добровольный, только мы уже не помним) философ, поставленный перед необходимостью осмысления и наименования, однако образ детского в быту и в культуре часто заслоняет это от нас, и пишущий от лица детей или о детях оказывается в тенётах особой поэтики умаления, и должное уважение к ребёнку, к огромному труду ребёнка, у него сохранить не получается. У Жени Мореевой — получается. Лирический герой Жени Мореевой говорит всегда от лица взрослого. Даже когда он говорит «я скоро уже / научусь говорить», то оказывается, что он не сам осваивает речь, а осваивает речь для ребёнка, чтобы стать ему равноправным собеседником. И это позиция, казалось бы, отчуждающая, — увидеть в ребёнке Другого на деле — оказывается глубоко гуманистической. Взрослый и ребёнок в стихах Жени Мореевой, нащупывая разумные основания речи, противостоят как окружающему абсурду насилия, так и самой идее умаления. Поэтика Жени Мореевой отчасти апеллирует к поэтике авторов начала нашего века, которую Данила Давыдов назвал инфантильной, но новаторство здесь в том, что собственно инфантилизма здесь нет, никакая речь не оказывается отчуждённой как «маленькая», любое слово ценно в постижении и пересотворении мира.
Рецензия 4. Борис Кутенков о подборке стихотворений Жени Мореевой
Восемь стихотворений Жени Мореевой проблематизируют существование поэзии, которая вечно колеблется между чаемым терапевтическим эффектом и осознанием себя как искусства. В этом смысле наиболее удачным кажется заключительное стихотворение: оно, с одной стороны, вроде бы перемалывает наши привычные переживания, оказываясь этим в области знакомого и терапевтического (в области так называемого узнавания; каждый так же тревожился за другого, отсутствующего в Сети). С другой стороны — в этих перемалываниях есть жёсткость слов, некое нагнетание; тут просыпается чувствование композиционной структуры, которого мне не всегда хватает в остальных текстах Жени. При этом финал поражает — возможно, как раз благодаря минус-приёму. Стихотворение, несмотря на множество риторических вопросов, колеблется в области единого переживания, и в этом возделывании единой территории — сила, тем паче присутствует разнообразная нюансировка эмоций. Но финальный минус-приём, возможно, заключается как раз в отсутствии перехода на другую территорию там, где ожидаем вывод или композиционный слом. Вместо этого — как раз очень уязвимая, светлая и встревоженная (хотя и слегка эгоцентричная, но этим, опять же, вполне присутствующая в области человеческого) концовка, находящаяся в реестре уже знакомых нам по предыдущим строкам переживаний, но обновляющая этот реестр. Если бы на нашем обсуждении был сегодня Валерий Шубинский, он наверняка сказал бы о «человеческом, слишком человеческом», об отсутствии преображения привычных эмоций. Я не буду столь строг. Мне кажется, финал как раз доказывает, что здесь как раз проявляется чувство меры, потому что если бы было что-то иное, переход за границы, это оказалось бы для стихотворения излишним.
Но в этом тексте есть и возможность перехода — не уверен, что всецело осознанная автором; она словно появляется и исчезает. Мне видится эта возможность в загадочных строках: «вдруг твоё сердце разбилось не бьётся и больше нет / в мире того от кого исходит рассеянный свет». Когда я прочитал эти строки в первый раз, мне показалось, что тут к двоим — лирической героине и объекту её переживаний — прибавляется третий персонаж. То есть фраза, если её развернуть, звучит так: «больше нет (т.е. нет тебя, персонажа, о котором говорится. — Б. К.) в мире того, от кого исходит рассеянный свет». Как будто бы, хотя бы на секунду, возникает чей-то сторонний мир. Но анжамбеман позволяет прочитать эти строки двояко — в том числе и в довольно привычном и даже более очевидно предположительном значении, «тебя нет в мире», то есть ты сам, сам герой, за которого тревожатся, — тот, от кого исходит рассеянный свет. Я не знаю, подразумевала ли Женя подобное прочтение. Возможно, это только проговорка языка, но с ней интереснее. На смену личным переживаниям промельком появляется что-то высшее, какая-то новая инстанция. Думается, что такими проговорками и живут стихи, и я бы желал, чтобы этой метафизики — хотя бы и мимолётной — в мире автора было больше.
В целом подборка Жени Мореевой как будто находится в процессе доформулирования, выражаемого лирической героиней: «я скоро уж научусь говорить / весь мир легко для тебя озвучу». Мне кажется, тут есть два плана, которые вербализуются на психологическом и лексическом уровне: первый — это собственная неуверенность, выражаемая словесно, и второй — резкость, выражаемая в человеческом жесте. О возможности распахнуть форточку стихотворения неожиданным жестом говорит сама Женя Мореева, педалируя во втором стихотворении тему резкой и бесстрашной открытости. Мне слышится какая-то перекличка со стихами Татьяны Бек, в которых много эмпатии и есть ощущение лирического пространства как разверстой раны, некая демонстрация уязвимости и беззащитности — собственной и мира — как форсируемый жест. Когда появляется такой форсированный жест преодоления, в стихах Жени Мореевой возникает боль за другого. Неясно, как эти моменты отразятся — да и вообще, отразятся ли — в реальности; кажется, что они не должны остаться бездоказательными, требуют воплощения не только на словесном уровне. Но именно они выглядят наиболее пронзительными.
Вообще, очень хороши здесь моменты беззащитной откровенности, выражаемые в открытых финалах:
мы сроднимся с чернозёмом и с дождём
но пока что я медуза или мышь
ты поэтому то плачешь то молчишь
В этих строках одновременно сквозит и ощущение некоей будущности (условное «мы увидим небо в алмазах»), грёза — и резкое обрывание этой иллюзии указанием на не столь радужное настоящее. Сделано это, по-моему, очень здорово. Чувствуется умение работать с финалами, что очень важно.
По частностям: отмечу две вещи. Первая: слово «радушную», мне кажется, сильно выбивается из лексического ряда подборки, причём даже сильнее, чем такая лексика, как «дура», «дебил» и так далее, которой я нахожу внутреннюю оправданность. Это что-то, кажется, архаическое и лексически неуместное, чуть ли не из фольклора.
Второе. Рифма «берегу / берегу» тавтологическая: она должна быть очень явно оправдана контекстом, здесь этого не чувствуется. Пока она выглядит как некая самоцель, как некий каламбур Минаева или Курочкина, причём самого игрового контекста здесь не ощущается.
В целом, мне кажется, мы имеем дело с интересным становящимся лирическим миром, который уже опирается на внятные основы, в котором есть ощущение сложного, непредсказуемого будущего как лейтмотив и игра с этим будущим временем на уровне лексики и психологизма.
чтобы небо прояснилось над рекой
чтобы я прозрел узнал кто я такой
Наверное, стоит пожелать автору какого-то поиска золотой середины между тем, чтобы сохранить ощущение загадки, и обретением себя. Жить с абсолютным знанием, кто ты такой, неинтересно; в то же время невозможно находиться в ощущении безопорного поиска. «Изменить себя, не изменяя себе» — эти слова Михаила Гаспарова, сказанные им Вере Павловой, будут здесь уместными.
Подборка стихотворений Жени Мореевой,
представленных на обсуждение
Женя Мореева родилась в Москве, живёт и учится искусству в горах Лос-Анджелеса. Стихи опубликованы в журналах «Юность», «Эмигрантская лира», «Союз Писателей», в «Литературной газете», в сборнике и в литературном альманахе «Сириуса», в альманахе «Союза писателей», на сайте «45-я параллель». Автор книги стихов «искали Итаку» с картинками, предисловием Инны Кабыш и послесловием Вероники Долиной. Выпускница программы «Поэзия» ОЦ «Сириус» Выпускница поэтической студии Андрея Родионова и Екатерины Троепольской при Центре Вознесенского. Участница мастерской Юлия Гуголева на Зимней школе поэтов Международного фестиваля искусств имени Ю. Башмета (Сочи), участница Международного фестиваля искусств «Вдохновение» (ВДНХ, Москва), Российской креативной недели (Москва), дважды — «Вознесенский-FESTа» (Переделкино).
***
формулируется имя
формулируется слово
просто имя просто слово
просто часть внезапной речи
просто имя набежало
послесловием наивным
просто тело после ливня
в полотенце завернули
взяли на руки сказали
что-то светлое на ушко
просто слово набежало
после уличного ливня
просто тело положили
на пуховую перину
и накрыли одеялом
‘спи малыш’ сказали мягко
***
как мир становится незнакомым
и ты начинаешь его бояться
и ото всех существ на свете
кроме розового единорога
исходит скрытая угроза
как в грудь стреляет твоя открытость
но тело просто открытый ящик
когда-то там шарились чьи-то руки
туда давно поставили лампу
туда давно положили книги
туда давно положили роутер
и мессенджеры туда положили
когда твоё тело открытый ящик
ему не стоит бояться пули
ты скоро станешь неуязвимой
большой и сильной большой и сильной
не слабой девочкой а героем
тебя конечно не так учили
тебя учили про силу-слабость
тебя учили про стойкость-нежность
‘ты просто девочка’ говорили
но это вроде уже неправда
***
тихо тихо утихнет война
никто не вспомнит ничьи имена
малыш засыпай я твой сон берегу
стоя на сумеречном берегу
волны реки разделяют нас
крупные капли текут из глаз
и колыбельная так проста
нигде не найти над рекой моста
река широка война
далека качает лодку река
***
тут не будет ни страшно ни грустно
тут не бойся не злись и не думай
мы придём в радушную сказку
я тебя проведу родная
и пока я твой ангел-хранитель
я не дам тебя дура в обиду
я тебя защищу от боли
и пока не умрёшь буду рядом
ты привыкла к холодному ветру
к ненадёжным рукам к замерзанью
там твой каменный друг за калиткой
там тревожные лица за дверью
отпусти и не плачь потому что
даже не о чем вроде бы плакать
расставаясь с камнем и ветром
ради тёплого дома повсюду
тени точки тоска померкнут
на границе сложного мира
окликает тебя осторожно
не мужчина а окаменелость
что ты вслушалась в каменный шёпот
ты в нём хочешь живое услышать?
не услышишь увы живого
там живого нет и в помине
это даже не камень шепчет
это ветер шумит над камнем
это каменный ветер шаманит
нечего слушать ветер
только молча ползёт за камнем
жёсткий живучий стебель
вылупляется из бутона
цыплячий цветок осота
***
поздно поздно дорогая горевать
нужно ждать пока прогреется вода
чтобы снова наступило ‘никогда’
чтобы небо прояснилось над рекой
чтобы я прозрел узнал кто я такой
и тогда мы в воду черную войдём
и закончится тогда угрюмый сон
мы сроднимся с чернозёмом и с дождём
но пока что я медуза или мышь
ты поэтому то плачешь то молчишь
***
по-моему очень похоже на слоги
и даже на речь и даже на речь
я скоро уже научусь говорить
весь мир легко для тебя озвучу
как что-то посмело тебя расстроить
давай я их всех давай я их всех
чтоб знали чтоб помнили что мою девочку
себе дороже до слёз доводить
как страшно как холодно в этом безлюдном
саду ‘ты навек ты навек’ говорили
нагрелась до комнатной температуры
вчерашняя ледяная вода
остыла до комнатной температуры
раньше такая тёплая кожа
и я рассматриваю картинки
и не могу сказать ни слова
***
я стала умнее его и лучше
и он остаётся на берегу
когда моя лодочка отплывает
в неясные края
легонько машет рукой
и скоро совсем исчезнет
станет размытой картинкой
станет одной из волн
рассеянным сном
улыбающимся папой
который умер но раньше
стоял у метро на морозе
встречал нас застывшей улыбкой
земля впитала всю воду
тёкшую по руслу
реки и теперь на месте
воды
земля
и жизнь в земле
ползут жуки по руслу реки
птицы парят над рекой без реки
по лодочке ходят улитки
и божьи коровки пасутся
на дереве лодочки больше
воды здесь в реке не будет
а воздух какой здесь лёгкий
и листья подсвечены солнцем
любви-то как много здесь но всё застыло
как будто на паузу поставили
***
мне тревожно когда тебя долго нет в сети
вдруг ты попал в сети зла а я не смогла спасти
вдруг тебя мучает что-то а я не узнаю что
вдруг тебя рыба в офлайне схватила влажным зубастым ртом
вдруг тебя ворон убил семь часов назад и склевал
вдруг ты попал в реальный девятый вал
вдруг на тебя упал кирпич и тебя убил
вдруг на тебя вчера напал в темноте дебил
вдруг твоё сердце разбилось не бьётся и больше нет
в мире того от кого исходит рассеянный свет
вдруг ты ушёл без меня глубоко во тьму
и я не смогу улыбаться так радостно имени твоему?
