О загадочной «Пиковой даме» Пермского театра оперы и балета (режиссер Владиславс Наставшевс). Премьера спектакля состоялась в октябре 2024 года и была приурочена к 225-летию А.С. Пушкина.
.
Герман (Борис Рудак) — неприметный человек в сером пальто и шляпе. Он выходит на авансцену и садится на стул, прямо перед занавесом, который отрезает его от всех остальных. Герман одинок, задумчив, жалок. За занавесом, в большом и непонятном Герману мире, люди гуляют, играют (иногда и выигрывают), печалятся, влюбляются. Все они обходятся без него.
У Пушкина Германн сходит с ума, у Чайковского Герман совершает самоубийство. В волнующей сценической поэме Наставшевса мотивы смерти и безумия скреплены. Происходящее в течение почти трех часов — макабрический триллер поломанного и искореженного (под)сознания, слепок помутненного отчаяния. На Германа, как на Евгения из «Медного всадника», наплывает наваждение. Только пугает и преследует его не грозно и грузно ступающий монумент, а коварная Пиковая дама. Графиня (Наталья Ляскова) — обольстительная и утонченная красотка с чертами женщины-вамп Серебряного века. Над Германом эта жеманница откровенно измывается и насмехается. Графиня всегда где-то рядом, посматривает за ним, скрываясь за непропорционально крупным веером. Волокнистое меццо Лясковой очаровывает с первой фразы, а ее умная, чуть лукавая улыбка покоряет. Кто она? Безответная юношеская любовь, учительница, унизившая перед всем классом, царица преисподней? Искать однозначные трактовки не стоит, спектакль выстроен как последовательность ускользающих, мерцающих ассоциаций.
Место действия — изысканная зала дворца или музея и Летний сад (первая локация оперы) в Петербурге. Пространство закрытое сращено с парковым. Скульптуры из Летнего сада у Наставшевса не ублажают глаз, а, скорее, пугают, как надгробные памятники. Некоторые обернуты прозрачной пленкой, отчего сразу же пробирает неконтролируемое беспокойство. Мраморные гости постоянно «сопровождают» героев, пристально «наблюдают» за их интригами и страстями. Другой структурный элемент сценографии — стулья. Они расставлены повсюду, как в несравненном хореографическом шедевре Пины Бауш «Кафе Мюллер» (или в пьесе Эжена Ионеско «Стулья»), их надо аккуратно огибать, чтобы не споткнуться. Эти привычные предметы интерьера создают барьеры, препятствуют сближению, затрудняют коммуникацию.
Геометрия движений по-балетному выверена и отшлифована. Хореограф Екатерина Миронова совершенно справедливо отмечена в афише наряду с режиссером, дирижером (Владимир Ткаченко), художником по костюмам (Майя Майер), сценографом (Валерия Барсукова) и другими создателями спектакля. Хор здесь словно перевоплощается в кордебалет. Даже курят артисты синхронно. За виражами пластического рисунка следить не менее увлекательно, чем за пением. Как известно, действие в либретто[1] Модеста Чайковского перенесено из века девятнадцатого в восемнадцатый, а в этом столетии во Франции[2] был популярен синтетический жанр оперы-балета. Наставшевс пересобирает эту жанровую модель в реалиях актуального театра.
Режиссер технично работает с разными уровнями петербургского культурного мифа и исторической памяти. Гротескность навевает мысли о Гоголе, пасмурная депрессивность отсылает к Достоевскому, а неблагополучное состояние архитектурных объектов напоминает о трагических моментах жизни великого города. Краеугольный визуальный образ постановки — обветшавшая, полуразрушенная лестница, на ней Герман объясняется с Графиней.
Все нехорошее вокруг и в душе Германа свершилось: деструктивные, дионисийские силы восторжествовали. Реставрации мир не подлежит, с него уже снята посмертная маска. «“Мы оглядываясь видим лишь руины”/ Взгляд, конечно, очень варварский, но верный». Эстетика обесценена, а покровитель муз превращен в фонарный столб. Аполлон (или, точнее, Аполлоны, ибо они издевательски размножены) нужен лишь для того, чтобы держать лунообразный светильник. Бесславный конец аполлонического начала.
Огромным вызовом для режиссеров «Пиковой дамы» традиционно является пастораль «Искренность пастушки» из третьей картины. Вставной, увеселительный номер, стилизованный Чайковским под галантную эстетику восемнадцатого столетия, очень непросто органично вписать в режиссерский сюжет. Наставшевс находит искусное решение: развлекательный эпизод оборачивается неожиданно драматичным твистом. В конце интермедии Герману вручают пистолет, ему подсказывают, что надо с собой сделать.
В хитросплетенном космосе Наставшевса певцам дышится легко и привольно. Режиссура не подавляет артистов, а дает возможность раскрыться — актерски и музыкально. Наставшевс ставит исполнителя на пьедестал: отдельные арии исполнены прямо на постаменте для статуй. Благородно вокализирует Евгений Бовыкин (Елецкий), певец с фактурным голосом и отменной дикцией. Богат и хорошо огранен лиричный голос Зарины Абаевой (Лиза). Не будет преувеличением сказать, что хор Пермского театра (хормейстер-постановщик Екатерина Антоненко) — сокровище российской музыкальной культуры.
Уровень солистов действительно высок, однако огрехи в пении все же есть. Актерские достижения Рудака грандиозны, но вот его породистый тембр кажется чуть тяжеловатым для партии Германа, не всегда он убедителен в верхнем регистре. Интонационные неточности случаются порой и у Энхбата Тувшинжаргала (Томский).
Откровение — дирижерская работа Владимира Ткаченко. Нередко дирижерские интерпретации «Пиковой дамы» грешат поверхностным мелодраматизмом. В эту сторону оперу тянет либретто, литературные достоинства текста весьма скромны. Ткаченко счищает всякую сентиментальность, оркестр звучит по-ораториальному серьезно. Даже паузы наполнены у Ткаченко возвышенным напряжением. По завершении каждой сцены распорядитель (Сергей Власов) медленно, с похоронной неспешностью закрывает занавес, в эти секунды оркестр поразительно наполненно и глубоко молчит.
Ария Германа из последней картины известна в первую очередь благодаря первой строчке «Что наша жизнь? Игра!» Но есть в тексте и второй смысловой пассаж, куда менее дерзкий и залихватский, в спектакле он обретает размах эсхатологический:
Что верно? Смерть одна!
Как берег моря суеты,
Нам всем прибежище она…
Нам всем! Когда хор начинает свое прощальное «Господь! Прости ему! И упокой его мятежную и измученную душу» накатывает осознание — отпевают не Германа, а всех. Герман же при этом свободно продолжает бродить по сцене. Удивляться не стоит: умереть в загробном мире уже нельзя.
.
[1] Между либретто и повестью Пушкина существует ряд серьезных фабульных и смысловых отличий. М.И. Чайковский иначе смотрит на образ Лизы, по-другому называет главного героя, вводит дополнительного персонажа — Елецкого (жених Лизы) и т.д.
[2] В «Пиковой даме» содержатся прямые заимствования из французской музыки XVIII века. В арии Графини «Je crains de lui parler la nuit» процитирован отрывок из оперы Андре Гретри «Ричард Львиное Сердце» (1784 год).
.
