Иногда самые простые вещи спасают тебя в самых сложных обстоятельствах, впрочем, иногда отсутствие обыденного, привычного и добивает. Вот требуется человеку на Новый год настоящих соленых огурцов, чтобы состоялся правильный праздник, а их все нет и нет, есть только «длинные, тонкие и гладкие, словно пальцы Голлума». Психологически достоверная, точная в мелких деталях проза Анны Ремез смешивает в нужных пропорциях ожидание рождественского чуда — и чувство Родины, светлую ностальгию — и довлатовские диалоги… Утешительная одиссея.
Евгения Джен Баранова
Анна Ремез — прозаик, переводчик с английского языка. Член Союза писателей Санкт-Петербурга. Финалист премий «Книгуру», «Дебют», премии имени Владислава Крапивина, лауреат премии «Новая детская книга». Автор 14 книг для детей и подростков.
.
Анна Ремез // В поисках мелафефона
.
Еще не все места наша семейная бригада посетила в поисках «тех самых» соленых огурцов, а время свободного передвижения по городу заканчивается. Как назло, в этом году 31 декабря выпало на пятницу, а в Израиле в пятницу начинается… суббота, то есть шаббат. Это очень неудобно для нерелигиозных и безлошадных, поскольку в три часа уходит последний автобус до дома, а плата за такси в наши и без того крупные предновогодние расходы никак не вписывается.
Что делать? Огурцы для оливье не найдены, даже русские магазины, где они по логике вещей должны быть, нас ничем не порадовали. Поймите правильно, соленые огурцы продаются в самых разных местах, но просто все они не те, неподходящие! Иногда длинные, тонкие, гладкие и подозрительно одинаковые, иногда вроде бы похожи на правильные, однако это одна видимость, прикидываются они. Боря сохранил в смартфоне фотографии всех банок, уже однажды поманивших нас надеждой, но оставивших в полнейшем разочаровании и даже с «тьфу» на устах.
Видите ли, все дело в рассоле, который почему-то у израильских огурцов вовсе на рассол, а, напротив, перцол. (хотела бы так оставить)
Огурец на иврите очень смешно называется — «мелафефон». Пробуждает в памяти миелофон из книжки Кира Булычова, напоминает сказочный музыкальный инструмент.
— Пойдем к тому арабу, — сказал Боря.
У входа на рынок Хайфы, если спуститься по заплеванным и сбитым ступенькам, найдется высокий араб с бритой головой, владелец двух десятков жбанчиков, откуда он целыми днями швыряет в целлофановые кульки столько маслин, перцев, маринованных помидоров и прочих кисло-соленых закусок, сколько ему заблагорассудится (даже если вы попросили всего-то двести граммов). Познав эту его щедрость, которая является не чем иным, как бесхитростным надувательством, мы стали обходить торговца стороной, хотя он и давал пробовать свой товар сколько угодно. Напробуешься, а потом не купить неловко, да и пить охота.
А он всех помнит, этот продавец.
Ну, что давно не приходишь? — спрашивает он Борю по-русски. В Хайфе многие продавцы знают русский, и это слегка примиряет нас с непривычной жизнью.
Однако время дорого, не тратим его на смол-ток, а сразу переходим к делу.
— Есть огурцы для оливье? — спрашиваю я и сама замечаю, как мало осталось у него огурцов и какие они израильские — длинные, тонкие и гладкие, словно пальцы Голлума.
— Есть, есть, вот бери, — продавец тут же дает мне на пробу один из пальцев, но я отрицательно машу ему своим указательным, и мы начинаем пятиться к ступенькам.
— Чеснок возьми, на шубу, — говорит продавец, хотя прекрасно знает, что в селедку под шубой маринованный чеснок никто не кладет.
— Извини, спасибо, спасибо, — отвечает Боря, уже поднимаясь по ступенькам. Уф, вырвались.
— С Новим годом! — кричит мне торговец рыбой за прилавком через дорогу, и я улыбаюсь. — Новий год зэ ло рак водка[1]! — напевает он на мотив «Пяти минут» и подмигивает мне.
Хочется его обнять за то, что он надел сегодня колпак Санта-Клауса. Пусть наверняка побуждения у него просто коммерческие, и он хочет продать русскоязычным селедку, икру и кальмаров, все равно у изъеденных предновогодней ностальгией репатриантов этот милый жест доброй воли вызывает умиление и благодарность.
Селедку-то мы уже запасли, а вот надежда найти огурцы тает с каждой секундой. Боря гуглит: огурцы для оливье в Хайфе. Вдруг он издает радостный крик:
— Тут Лариса продает свои, домашние.
— Где?
— Недалеко, на следующей остановке.
— Ты хоть позвони, — говорю я, уже заранее не веря в способность Ларисы засолить правильные овощи.
На улице тепло, примерно как в начале июня в Питере, и по одежде окружающих сразу можно определить, кто недавно приехал, а кто уже пообвыкся или вовсе родился здесь. Неофиты — в футболках, шортах, сандалиях, а бывалые — в куртках, замотанные шарфами. Первые ошалели от солнца и цветущих деревьев в конце декабря, вторые мерзнут — по сравнению с тридцатью шестью летними градусами в двадцать один им уже холодно. Рынок полон репатриантов из стран СНГ, все закупаются перед шаббатом и на Новый год.
Для нас это самое тоскливое время. В Израиле нет Нового года, вернее, он здесь другой и празднуют его в сентябре. Завтра, 1 января — рабочий день, страшно представить. Мы еще не привыкли, что тут все по-своему, но и люди, прожившие в Израиле тридцать лет, от традиции празднования Нового года зимой отказаться не смогли. Видим, что несут в пакетах — икру, водку, колбасу… мелафефоны. Те самые, неправильные. Неужели про Ларису не знают?
— Люся, родная, дались тебе эти огурцы, — пробубнила я под нос, поднимаясь в горку по раздолбанному асфальту к остановке.
— Алло, Лариса? Да, да, меня зовут Борис, я насчет соленых огурцов. Да. Как? Да что вы говорите? Эх, не повезло. Да, очень жаль. Конечно, в следующий раз обязательно… Да, с наступающим вас!
— Раскупили у нее все, — объясняет он мне, хотя это уже и так понятно.
— Пойдем, в кафешку эту, с блинами? Там салаты продают, может, у них оливье нормальный? — предлагаю я.
— Нам не нужен оливье, нам огурцы нужны.
— Ну это… выковыряем.
Мы смотрим друг на друга и начинаем хохотать. Я приседаю, грохнув в окурки и ошметки на тротуаре два пакета с продуктами, на глазах выступают слезы. Боря краснеет, булькает, но держит свои пакеты — там бутылки с вином.
Мальчишки в разноцветных кипах, со школьными рюкзачками на плечах, которые тоже ждут автобуса, смотрят на нас удивленно, потом начинают шептаться и хихикать.
— Шаломчики! Вы чего так развеселились?
Это Сергей, Димин старый знакомый. В прошлой жизни — кинопродюсер из Москвы, а ныне грузчик в магазине «Радуга вкуса».
— Ой не могу, — Боря все еще смеется, хотя объяснить, чего уж тут такого смешного, мы не в состоянии. — Да мы огурцы не можем найти соленые.
— Смешно, — говорит Сергей. — Чего, к Новому году готовитесь?
— Ага, — отвечаю я. — Но вот оливье у нас, похоже будет, без огурцов.
— Оливье без огурцов не оливье. Я у нас в магазине затарился, они, конечно, не такие, как надо, но хоть с пупырышками.
— Ой, может, метнемся в «Радугу»?
— Да все уже, шаббат шалом. Видишь, я отдыхаю.
— Черт. А лишних нет у тебя, случайно?
Сергей звонит жене, Лене. Лена пока не работает, потому что каждый день ходит на курсы и грызет там гранит иврита. Поскольку пятница в государственных учебных заведениях — выходной, сейчас она дома и готовит праздничный ужин. Лена отвечает, что все имевшиеся у нее огурцы она уже порубила в оливье и что, они… ну, в общем, не те они, не те.
Только что мне было так смешно, а теперь накатывает такое разочарование, как будто случилось что-то фатальное. Я вижу наш автобус, поднимаю пакеты и говорю:
— Ладно, Серж, с наступающим, нам ехать надо.
— С наступающим!
Темно-зеленый автобус забит всеми представителями израильского общества. Мы протискиваемся на заднее сиденье между темнокожей марокканкой в ярком тюрбане и религиозной еврейкой в парике и черной длинной юбке, идем мимо шумных мальчишек в кипах, мимо полной дамы, которая орет в телефон по-русски: «Да что ты мне будешь говорить? Я знаю, что это берет время!», мимо солдатки в оливковой форме, держащей в одной руке автомат, а в другой — смартфон. Плюхаемся, подтягиваем пакеты на колени, автобус трогается, как вдруг раздаются стук в дверь и крик: «Рэга, нахаг![2]». Водитель открывает дверь, позволяя забраться внутрь старушке с продуктовой тележкой, и потом, наконец, отправляется в путь.
И вот едут назад бежевые и грязно-белые дома с непонятными вывесками, зачастую старыми и выцветшими, между которыми вдруг впрыгивают и тут же скрываются из виду родные слова «ремонт обуви», «парикмахерская», «РублЕвка», «Фото».
Я упираюсь лбом в стекло. Маршрут от рынка до дома уже стал таким привычным, что, мельком поглядев в окно, я могу определить, где нахожусь. Но это наш первый Новый год не дома, и голова отказывается принять как должное отсутствие въевшихся в мозг атрибутов праздника.
Мне всегда хотелось пожить без зимы, без холода и снега. И на тебе, неожиданно мечта сбывается, мы в Израиле, и снег есть разве что на вершине горы Хермон. Его привозят в грузовиках и вываливают в городе, чтобы порадовать детей. Вокруг нас пальмы и кипарисы, а вот елочки только искусственные, и в витринах арабских магазинов, украшенных к Рождеству для многочисленных арабов-христиан, — тоже. Мы присоседились к этому празднику, накупили украшений — дома нас ждет пышная искусственная ель в шариках и колокольчиках.
Автобус начинает забирать в гору, въехав на длинную серпантиновую дорогу, с одной стороны которой высится стена, а с другой открывается вид на море. В какие-то дни мы моря уже не замечаем, как все те, для кого оно просто часть привычного пейзажа.
Я перебираю в голове всех, кого надо поздравить сегодня. Израиль перешел на зимнее время, а значит, Новый год у нас наступит на час позже. Я представляю, как мама вечером поставит на стол пиццу и запеченного карпа, к ней придут мой брат с женой, им будет грустно, что нас за столом нет… А может, и не будет. В конце концов, брат меня не отговаривал, сказал: «Лучше попробовать и пожалеть, чем жалеть, что не попробовала». Но почему я не подумала заранее, что нам понадобятся соленые огурцы? Ведь можно было найти оказию…
Вывалившись из автобуса, мы стоим некоторое время на остановке. Насколько же непохоже наше нынешнее 31 декабря на предыдущее! Но кое-что общее у этих двух зимних дней, между которыми год перемен, все-таки есть. Где бы мы ни были, а наши руки все равно оттягивают пакеты, и мы их тащим домой. Ну, то есть в то место, которое мы называем домом.
Мы поворачиваем на нашу тихую улочку возле синагоги. По противоположной ее стороне медленно и грузно идет кабан. Это наш районный, я его уже узнаю. Он часто спит за проволочной оградой у соседнего дома. Кабаны — визитная карточка Хайфы, они появляются всегда неожиданно, и вот к ним-то привыкнуть невозможно, по-прежнему каждая встреча с ними как чудо.
Перевесив пакеты на одну руку, я снимаю кабана на камеру. Он огромный и похож на… бурый толстый соленый огурец, который еще и хвостиком виляет.
Кабан, покачиваясь на ходу, движется в сторону нашего дома. Трехцветная уличная кошка бросается прочь, хотя ему до нее нет дела. Во дворе синагоги стоят мусорные контейнеры, именно к ним наш кабашка и идет. Степенно обходит шлагбаум и начинает шуршать пакетами.
Из нашего дома выходит соседка Татьяна, молодая блондинка с двумя болонками, они видят кабана и начинают визгливо лаять, причем каждая по-своему.
— Тихо, тихо! — говорит Татьяна. — Шекет![3]
— Шалом! У вас, случайно, нет соленых огурцов? — спрашивает Боря, и мне становится тут же неловко, хотя в Израиле такой вопрос совершенно в порядке вещей.
— Для оливье? — догадывается она. – Вы не купили? Нет, у нас нет. Я этот салат не ем, слишком много калорий.
— Это факт, — говорю я, —но ведь Новый год… Вы не празднуете?
— Отметим с мужем. Только ему на работу завтра в шесть утра, так что сами понимаете…
Попрощавшись с Татьяной, поднимаем наши кутули на последний, пятый этаж. Угораздило же поселиться в доме без лифта. А все почему? Пленились красивым видом. Теперь вот пыхтим. На двери нашей квартиры нет номера, но зато висит табличка с нашей фамилией, старательно выведенной на иврите. Неужели это правда мы?
— Маркиз, вот ты гад! — кричит Боря, и я понимаю, что кот уронил елку.
Некоторое время уходит на восстановление миропорядка, но игрушки пластиковые, ничего не разбилось. Наши, стеклянные, спят у родителей на антресолях. Маркиз, как ни в чем не бывало, сидит рядом и смотрит, как мы ползаем по полу. Дома ему такой трюк никогда не удавался.
Радости упавшая елка мне не прибавляет. Сегодня все слишком не так, еще и огурцов нет!
— Напишу-ка в чат, — решаю я, — вдруг кто разжился огурцами.
Есть у нас отличный чат «Новички Хайфы». Там можно и телефон сантехника, работающего в шаббат, найти, и вещами обменяться, и проектор напрокат взять, и на врачей пожаловаться. Сегодня в чате экран искрит от стикеров и мемов: хотя бы так народ старается создать то неуловимое, что называется новогодним настроением.
«Привет всем и с наступающим! Тут такое дело: собрались готовить оливье, но у нас нет правильных соленых огурцов. Вдруг кто-то выручит? Готовы поменять на две бутылки пива крафтового или на пакет мандаринов».
Вдруг мне по Вотсапу звонит мама.
— Ксюнечка, вы дома? Успели?
— Да, мамуль. Дома, уже шаббат у нас. Готовлю.
— А, хорошо. Ну я еще позвоню попозже.
Я кошусь в чат. Вижу, что в сети два человека, и на вопрос про огурцы никто не ответил. Завожу новогодний плейлист и под ABBA начинаю готовить — чистить картошку. Ставлю кипятиться воду для нарушающих кашрут креветок, вынимаю из холодильника помидоры и авокадо.
Открываю шкаф с посудой, и на меня смотрят разномастные салатницы. Две из них были взяты с помойки, вернее, как тут говорят, «с выставки», третью отдала соседка снизу, учительница на пенсии, которая приехала в Израиль сорок лет назад из Румынии. Пожалуй, предпочту третью, с ее дна петушок залихватски подмигивает. Хорошо, что я купила одноразовые тарелки с золотыми звездочками.
Обдумав меню, понимаю, что все, в принципе, неплохо. И шуба, и шампанское, салат с креветками и авокадо, и вездесущий хумус — все было добыто из разных мест и ждало своего часа. Вот только оливье… Несчастный оливье, глупый символ старого уклада, который всегда готовили, посмеиваясь над собой. И вот поди ж ты… Такой оказался необходимый, будто от него наше счастье в будущем году зависит. Придется положить корнишоны. Тоже ведь мелафефоны, в конце концов…
Вдруг раздается звонок в дверь. Вытерев руки о фартук, выхожу в прихожую и смотрю в глазок. Никого.
— Кто там? — кричит Боря с табуретки, на которую он влез, чтобы поправить отвалившуюся от крашеной стены гирлянду.
— Никого там, — говорю я, и тут звонок дребезжит снова.
Приоткрываю дверь, не откидывая петлю замка. В щелке что-то блестит. Банка. Банка с солеными огурцами. Распахиваю дверь и вижу перед собой маму. Она стоит, улыбаясь во все лицо, и протягивает мне драгоценный дар.
— Огурцы заказывали?
И я чувствую, как огромная волна счастья затапливает меня с ног до головы.
.
[1] «Новый год — не только водка» (ивр.)
[2] «Секунду, водитель!» (ивр.)
[3] Тишина (ивр.)
.
