Джон Барт. Торговец дурманом / перевод с англ. Алексея Смирнова. — М.: Выргород, 2025. — 976 с.
До русскоязычного читателя наконец-то добралась главная книга американского классика постмодернизма Джона Барта (1930 – 2024). «Торговец дурманом» впервые был издан больше полувека назад, в 1960 году, а работа над увесистым томом длиной почти в тысячу страниц заняла у писателя четыре года. Роман основан на реальной биографии англо-американского поэта Эбенезера Кука (1665 – 1732), жившего в родном для Барта штате Мэриленд и написавшего поэму «Торговец дурманом», в которой эти земли описаны как эпицентр разврата, продажности и лицемерия. Немногочисленные факты биографии поэта, которые сохранила история, стали опорными точками для феерической фантасмагории c раблезианским гротеском и парадоксальным сближением «низкой» физиологии в духе того же Рабле и Джойса, безудержных приключений и даже романтики с философскими размышлениями о творчестве, дружбе, отношениях, самоидентификации. Сатирический дух книги, искрящийся юмор и неожиданные сюжетные повороты помогают быстро расправиться с огромным объемом издания и испытать в процессе множество эмоций от искреннего удивления и безудержного смеха до грусти, отвращения и тошноты.
Действие романа происходит в конце 17-го века: в американских колониях уже выросло и возмужало второе и третье поколение первых переселенцев, в самой Великобритании в это время нестабильная ситуация из-за смены власти в результате «Славной революции», конфликт оранжистов с якобитами, католиков с протестантами, а в Америке к этому добавляется противостояние с индейцами и беглыми черными рабами. Не волнуйтесь, не надо срочно добывать учебник истории, чтобы понять, что происходит, — в романе обстоятельно обсуждается и текущая политическая обстановка, и предшествующие ей события. На фоне исторической драмы «мельтешат», казалось бы, незначительные персонажи: сквайры, торговцы, пираты, пройдохи, сутенеры, проститутки, беглецы от закона, ушлые слуги, наемные работники, пройдохи и отщепенцы, индейские вожди и продажные судьи. Да и центральные персонажи — наивный поэт Эбенезер Кук, отправленный отцом из Англии в Америку, дабы тот занялся семейным имением в Мэриленде; трикстер-притворщик, воспитатель Эбенезера и его сестры, постоянно меняющий имена и личины классический плут Генри Берлингейм и недотепа-дурак слуга Бертран Бертон, ищущий выгоду и таким образом создающий воистину патовые ситуации для своего господина, — гармонично встраиваются в этот ряд. Выделяется из него проститутка Джоан Тост, последовавшая за поэтом через океан, чтобы благодаря любви стать приличной женщиной, а в итоге получившая дурную болезнь, зависимость от наркотиков и почти животное положение в обществе. Она как бы говорит от имени всех женщин в романе — истерзанных, униженных, обреченных, изнасилованных, безголосых и, несмотря ни на что, пытающихся сохранить достоинство. Текст под завязку нашпигован необычными сюжетами, судьбами, перипетиями: рассказы подаются неспешно, в подробностях, под выпивку и закуску, в манере литературы того времени (но с современным, постмодернистским прищуром), и все это длится как бесконечный сериал с приквелами, сиквелами и «вбоквелами».
Краткое содержание можно выразить словами Эбенезера Кука: «Это все зыбко и запутанно… Никто не является тем, за кого я его принимаю!». Герои постоянно притворяются кем-то другим, и это происходит по несколько (или даже много) раз с каждым ключевым персонажем: с самим Эбенезером, с его «наставником», хитрым манипулятором Генри Берлингеймом, с лакеем Бертраном, с возлюбленной поэта Джоан Тост, наконец, с его сестрой-близнецом Анной, которая, появившись в романе ближе к концу, тоже несколько раз меняет личину. И даже успокоительное утверждение Бертрана о том, что «есть вещи, которые мы знаем наверняка, как собственное имя», некоторым персонажам удается опровергнуть. Да и сам Эбенезер в начале безлик, не понимает, кто он и что, и, только придумав собственное амплуа (поэт и девственник), обретает уверенность в себе. Но, несмотря на утверждение Берлингейма, что «человек является тем, кем предпочитает именоваться», упорно играя обе выдуманные роли, Эбенезер все равно приходит «к разбитому корыту»: оказывается, недостаточно объявить или назначить себя кем-либо, чтобы им стать, а поиск своего «я» — внутри бурлящей жизни, а не в попытках от нее спрятаться.
Можно сказать, что главное приключение в романе происходит не с героями, а с языком. Здесь уместно поблагодарить переводчика Алексея Смирнова за мастерство и огромный словарный запас, а также за то, что книга при этом читается максимально легко и комфортно. Язык здесь — самостоятельный персонаж, и в арсенале Барта вся мировая литература: он создает гротескные стилизации плутовских, приключенческих, любовных романов, книг о пиратах и индейцах, кораблекрушениях и путешествиях, придворных интригах и политических обманах — переработанные, смешанные, взболтанные и щедро присыпанные сверкающей сатирой. Барт обращается и к мифологии, философии, науке, даже астрологии и эзотерике. Обширно охвачена история пиратства — по сноскам и упоминаниям можно составить хороший список по этой теме. Иронический прищур автора виден во всем: вместе с захватывающими приключениями герои переживают череду максимально нелепых событий и абсурдных происшествий, их жизни постоянно подвергаются смертельным опасностям, любовь неотделима от похоти, разврата и дурных болезней, политика выглядит как нерегулируемый хаос, создаваемый необдуманными, ангажированными, эгоистичными, просто глупыми решениями людей, наделенных хоть толикой власти.
Такая же «смесь» обнаруживается в художественной речи романа — Барт виртуозно переключает регистры. Где нужно, выдает нетривиальные сравнения: «…природа, пусть близнецами они и имели почти идентичные черты, сочла уместным путем тонких изменений превратить Анну в миловидную молодую женщину, а Эбенезера — в пучеглазое пугало: так умный автор пародирует высокий стиль, прибегая к аккуратным поправкам». Может достать из кармана немного канцелярита: «Воздух казался сырым и насыщенным, но не колюче-морозным. Залив пересекла умеренно холодная воздушная масса, в результате чего остров окутало густым туманом». Может поиздеваться над патетическим отношением к жизни: «…мы сидим на тупом булыжнике, который мчится в пустоте, все мы опрометью несемся к могиле. По-твоему, тем червям, что в скором времени употребят тебя в пищу, будет важно, чем ты занимался — вздыхал, без парика прозябая в своей каморке, или грабил золотые города Монтесумы?». А чего стоит речь адвоката Ричарда Соутера, который в каждой реплике, ни разу не повторяясь, упоминает какого-нибудь святого или святую и его или ее «опознавательный знак»: «Ну в таком случае, ради фонаря Гудулы, вам придется отправиться со мной», «Игольница святого Себастьяна — только послушайте, как бушует!», «Четки святого Катберта, сэр, я не понимаю, о каком мошенничестве вы толкуете» и т.п.
Полистилистика, многообразие художественных красок, разношерстная толпа приемов и стилизаций работают на «раскачивание лодки», демонстрируют ненадежность субъективного восприятия, зыбкость мира, в который вброшен человек и барахтается там, словно выкинутый за борт. Недаром огромная часть действия происходит на корабле, в лодке, в плавании, а если на суше, то все равно в пути. Герои все время куда-то перемещаются, путешествуют туда-сюда в поисках определенной цели, то расставаясь, то воссоединяясь вновь, — и цель, разумеется, ускользает или меняется, или оказывается призраком, фантомом. Постоянная потеря имущества и даже одежды, утрата веры в друзей и слуг, в самого себя, в казавшиеся незыблемыми знания и убеждения, абсурдность яви и быстрая смена кадров, декораций, личин окружающих людей выбивают почву из-под ног, заставляют Эбенезера усомниться не только в том, что он — это действительно он, но и в том, реальны ли все последние события в его жизни: «Все мои горести и радости начались с того стука в дверь, и они настолько причудливы, что я задаюсь вопросом, не сплю ли я до сих пор на Пуддинг-лейн, а вся эта потрясающая история — лишь сон».
Отдельные эпизоды настолько эффектны, или абсурдны, или внезапны, или феерически смешны, что на них хочется остановиться отдельно. Вот, например, один: Эбенезер в крайне неловкой ситуации (обделавшись, но не имея возможности, простите, подтереться) пытается найти подсказку, что делать, в массиве прочитанных философских, научных и художественных текстов. «Далее, следовательно, он с небывалым усердием припомнил Аристотеля, Эпикура, Зенона, Августина, Фому Аквинского и остальных, не забыв своих профессоров-платоников и их некогда друга Декарта, но поскольку оных бесконечно заботило, реальна ли его беда или вымышлена <…>, никто не дал никакого конкретного ответа».
Многое здесь проясняется задним числом — это хороший задел на медленное вдумчивое перечитывание в поисках скрытых деталей, «пасхалок» и подсказок. Например, история вроде бы проходных персонажей, рассказанная на 190-й странице, получает подробное развитие на 850-й, — и таких крючков раскидано множество.
Искрометной черной иронии «подвергаются» как физиологические проявления человеческого существования (испражнения, рвота, соитие, гигиена, болезни), так и самые возвышенные — размышления о поэзии и смысле жизни, благородные порывы (вроде нежелания Эбенезера «пачкать» святую любовь к женщине совокуплением с ней), патетические манифестации. Бывает, кайфуешь просто от какой-нибудь фразы, от того, как она построена, какой имеет эффект: «Позволь мне быть твоим упованием, а не отчаянием, ибо как легкое обременение оспой хотя и оставляет рубцы, но навеки предохраняет человека от смерти вследствие этой напасти, так и неустойчивость, коловратность, периодические подвижки в увлечениях — пусть недостатки, но они могут защитить от калечащей нерешительности»; «…положение, в котором ощутил себя поэт, чуть не лишило его чувств, недвусмысленно напомнив о сонмах мучеников. <…> Однако он постарался отсрочить обморок в надежде вернуться к нему, если возникнет более отчаянная нужда»; от афористичности некоторых фраз: «Дорога в Небо терниста, и мне сдается, на ней полно коровьих лепех»; «…мы плывем в океане истории, но жажду утоляет стакан».
В эссе «Литература восполнения» писатель вспоминал, как отозвался о его книгах один студент: мол, если девиз модернистов: «пусть рядовой читатель идет к черту!», то Барт убирает из него прилагательное. Можно пойти дальше и сказать, что в «Торговце дурманом» писатель шлет к черту и всех своих героев, которые приходят к неутешительному выводу о том, что «жизнь — бесстыдный драматург». Толстенный роман создает впечатление, что для Джона Барта нет вообще ничего святого, и, если что-то можно высмеять — это нужно высмеять. Вслед за Мюнхгаузеном Григория Горина писатель-постмодернист просит всех нас не относиться к себе и к жизни слишком серьезно. Улыбайтесь, господа, улыбайтесь, ведь «это всего лишь житейский маршрут, он вас укладывает то в клевер, то в репейник. Постарайтесь пережить это день за днем, и через десять лет все еще будете где-то спать и набивать брюхо…».
Дарья Лебедева
Дарья Лебедева — книжный обозреватель, поэт, прозаик, музыкант. Проза, поэзия и критика публиковались в журналах «Урал», «Новая Юность», «Кольцо А», «Прочтение», «Текстура», «Полутона», «Книжное обозрение», «Троицкий вариант — Наука», Лиterraтура, Rara Avis, «Дегуста» и др. Входила в шорт-лист Волошинского конкурса (2011, 2014), лонг-листы премии «Дебют» (2013), «Книгуру» (2021), им. В. Крапивина (2019). Вышли две книги стихов: «НетЛенки и ЕрунДашки» (2013, в соавторстве с Еленой Борок), «Девять недель до мая» (2017). Член Союза писателей Москвы.
.
