Екатерина Белчес родилась в 1980 году в Санкт-Петербурге. Выпускница юридического факультета ГУАП в Санкт-Петербурге. Публикуется в детских журналах, лауреат нескольких литературных конкурсов, финалист конкурса короткого рассказа «КоРа» (2025), полуфиналист Международной литературной премии им. А. И. Левитова (2025).
Екатерина Белчес // Улдус
У Улдус чёрные волосы, как у жеребёнка на мягком загривке. А на руках у неё тёмный пушок. Говорит она медленно, ходит сонно, лишь на уроках просыпается. Ребята её сторонятся, но ей как об стенку горох. А с октября она в ансамбле появилась, в хороводе с нами ходить. Это ей можно.
За руку ей можно держаться только с девочками. Она надела красный сарафан и ленту в косу вплела. И глаза у неё будто шире стали и голос звонче.
Я играю на аккордеоне. Это у нас с мамой договор-приговор. Я на инструменте занимаюсь, тогда по субботам у сводного брата. У него кайф. Телик, чипсы, комп до ночи. Аккордеон — окей, особо париться не надо. Учитель Тимофей Иванович — мужик нормальный. Мне в ансамбле раз в неделю появляться да дома что разобрать. Не то что у друга моего Макса пианино, у них там скандалы.
Улдус идёт в хороводе, и будто она выше становится, а сарафан на ней как живой. Вроде и сам плывёт отдельно от неё. И сама она тоньше кажется. Как хворостина.
Музыка замерла. Улдус боком ко мне стоит, серёжки чешуёй колышутся, руки вдоль тела, а пальцы дрожат. Она давно уже по-русски может, но до сих пор боится. Сейчас её очередь отвечать. Егор подначивает:
— Я вот так сплясал, а ты?
А ей надо сказать: «Топни нога, не жалей каблука!» — и он должен дальше в пляс пойти.
Но она на этом месте вечно спотыкается, голос тихий, будто подавилась. И всё комом выходит. Емельяна — учительница наша — ругается, Егор ухмыляется, девочки вздыхают.
Я на шаг к ней придвинулся, с аккордеоном, шепчу:
— Я сигнал подам!
А она вздрогнула, да как вскрикнет:
— Топни нога!
Громко вышло, хорошо. Емельяна аж остолбенела, Егор вытянулся, как гладильная доска. Девочки встрепенулись и дальше пошли в пляс.
А мы с Улдус будто в кокон какой попали — она и я. Мой аккордеон чуть её локтя касается, она дышит громко, радостно — получилось. А я всё смотрю на вышитый изморозью воротничок и на складки сарафана, где её лопатки, и сдвинуться не могу. Пальцы что-то наяривают, Емельяна голосит, а меня будто к полу примагнитило. Да и она, вижу, так же. Руки вдоль юбки свесила, а пальцы пояс теребят.
Как всё кончилось, разошлись мы, а после школы я её выследил, решил проводить. Она идёт по тротуару, лужи обходит. Ноги длинные, неуклюжие, как у жеребёнка. И сама она вся какая-то дождливая. Я ей крикнул:
— Улдус! Сменка.
Она сменку всегда домой берёт, а сегодня забыла.
Она дёрнулась и только быстрее пошла. Я за ней, а она запнулась и в лужу чуть не сиганула. Хорошо сумка вперёд неё упорхнула, смягчила полёт.
Стоит она в луже и молчит. А потом подняла глаза и говорит:
— Саша, мне домой надо!
Взяла у меня сменку и пошла. А я стою, как придурок, и думаю: ну что меня угораздило?
Тут телефон пискнул. Я сунул руку в карман, вытащил его из чехла, и тут меня словно костром обожгло. Чехол красивый такой, атласный, с вышивкой узорной изморозью. Нам девочки на двадцать третье февраля дарили. Я всё гадал, чей он. А у Улдус такая вышивка на воротничке была, на самой кромке, где, как у жеребёнка, мягкий загривок.
